Ян Непомуцкий

Когда я познакомился с Йованом, мое положение в Белграде уже приобрело устойчивость. Давно перестали шептаться, что я советский шпион. Русские присылали мне на пасху куличи, а с женой вице-губернатора, очень культурной пианисткой, я даже подружился. Она помогала мне создавать современную музыкальную школу на принципах последних достижений музыкальной педагогики.

Лариса умерла. Хотя я и при ее жизни был одинок, после ее смерти я чувствовал себя еще более одиноким.

С Йованом меня познакомили после одного моего фортепьянного концерта, якобы по его просьбе, он давно, мол, интересуется мной, слушал с моим участием Квинтет Дворжака, цикл фортепьянных сонат Бетховена по радио, Третий, Четвертый и Пятый концерты Бетховена, которые я исполнял с оркестром Белградской филармонии. Меня поразили такой интерес и осведомленность человека, далекого от музыки. А Йован служил в министерстве иностранных дел.

— Знаете, моя жена любит музыку, вот и я заодно с ней… — Он вежливо улыбнулся и еще больше приблизил ко мне свое привлекательное лицо. — Надеемся, мы будем иметь возможность видеть вас в нашем доме.

Меня удивительным образом пленил взгляд Йована. Расспросив о нем, я узнал, что он из старой белградской семьи, известной своим меценатством, богатыми коллекциями картин современных художников; Йован с его музыкальными интересами и брат его, Владан, больше связанный с художниками и писателями, являлись неофициальными основателями частных клубов, содержащихся в основном на их средства.

Вскоре я был приглашен в дом.

С тех пор моей размеренной профессорской жизни как не бывало, потекли лихорадочно-суматошные дни и ночи; случалось, что я не спал три ночи подряд, поутру умывался, выпивал черный кофе и свежим отправлялся на занятия. Даже во времена затяжных вечеринок Михала я не тратил столько жизненной энергии. Мне казалось, что чем больше я тратил сил, тем больше у меня их было. Природа десятикратно возвращала мне силы.

Каждое воскресенье мы мотались по отвратительным дорогам, открывая все новые и новые сербские монастыри. Сербские монастыри, по обыкновению, ютятся чуть ли не на краю света. Долго тащишься по разбитой дороге, не видя впереди ничего, пока не оказываешься перед самыми монастырскими воротами. А потом снова горы, лес, конец света. Поразили меня лики средневековых мудрецов на стенах этих сооружений, спрятанных среди сурового, мрачного пейзажа.

Часто я играл по получасу или часу в доме Йована, где собиралось много гостей и где потом всю ночь напролет шел пир горой. Через них я познакомился с настоящим Белградом. Скоро и навсегда я перенял привычку встречаться с друзьями в белградских кафе, где обычно люди сидели часами, завершая в них собрания, совещания, свидания, концерты. Все и вся завершалось в кафе. Между белградцами существовала удивительная связь, толкающая их к постоянному обмену мыслями и суждениями. Живые и остроумные, они всегда молниеносно реагировали на все внешние и внутренние события шутками и комментариями, зачастую политически весьма острыми.

Йовану и Марии я посвящал каждую свою свободную минуту. Как только у меня появлялась хоть малейшая передышка в работе, я сразу отправлялся к ним и включался в любое общество, собравшееся в доме, ну а если, к счастью, они были дома одни, то мы или оставались в узком семейном кругу, или шли ко мне, или в кафе. Когда бывали у меня, Мария любила брать на себя роль хозяйки, заботилась о столе, так что иной раз мы приглашали гостей и в мое «ателье». Она находила в этом особое удовольствие. Холостяцкие комнаты Мария презирала и подыскала для меня двухкомнатную квартирку, обставила ее с искусством опытного декоратора, принесла картины из своей коллекции, отдала перетянуть старый диван, дала мне в пользование два ковра. Когда же Йован внезапно был назначен послом в Копенгагене, я снова переселился в холостяцкую комнату и жил там с Анной, пока она не вышла замуж.

Одно время Анна жила у них в Копенгагене. Да, Анне надо было родиться мальчиком, все бы было иначе. Уж слишком выражено в ней женское начало.

Я мало говорю об Анне, ибо сознательно удалял ее от себя. Она жила то у тетки в Чехии, то в белградском интернате, который мне рекомендовали мои приятели. Она была без ума от моих музыкантов. Я этого не выносил. Бросала на них откровенные взгляды, в которых было слишком много чисто женского. Жика как-то рассказал мне, что она разыскала его в Праге и пожелала с ним встречаться. Он повел было ее в кафе, а потом испугался. Ведь она была еще ребенок. Дочь его коллеги.

— Знаешь, — сказал он мне, — она родилась сразу женщиной, ребенком она никогда не была. Смотри за ней.

В то время я обиделся и должным образом не обратил внимания на его слова. Ни тогда, ни позднее я не желал ничего знать о ее сердечных делах. Жика вскоре умер от рака.

Мне хотелось, чтобы Анна как можно скорее вышла замуж, но не хотелось знакомить ее с Йованом. Я всегда старался сделать так, чтобы ее и моя жизнь шли параллельно, не пересекаясь друг с другом.