Ян Собеский

Был ли он настолько скрытен, или действительно не имел притязаний на корону, — трудно сказать. За обедом с гостями говорил о турках, о Хотине, Сочаве, Каменце и о необходимости скорейшего выступления против неприятеля, для того чтобы не допустить усиления его и помешать врагу занять укрепленные позиции. Собескому оказывали большой почет, полагавшийся ему как гетману и вполне им заслуженный, как победителем, расстроившим Бучацкие договоры.

Его чуть ли не на руках носили, как триумфатора, и на его одного возлагали надежду отвоевать Каменец и отразить урок.

Все это вызывало гнев и зависть в Пацах, против своей воли сражавшихся под Хотином вместе с гетманом и бросивших его, лишив возможности пожинать плоды победы. Собеский громогласно обвинял их в этом, а они, хотя старались оправдаться, но зависть их была ясна всем.

Яблоновский, Любомирский, войско расхваливали гетмана, и ни один голос не поднимался в защиту их, и это еще больше разжигало их злобу.

На площади, где происходили выборы, Пацы, светские и духовные лица, два епископа, канцлер, гетман избегали встречи друг с другом, составляя отдельные группы, исподтишка наблюдавшие одна за другой.

Хотя на Литве Пацы пользовались большим влиянием, но имели противников в лице Сапегов, бывших в приятельских отношениях с гетманом, и Радзивиллов, родственников его сестры. Силы были неравные, но Пацы, несмотря на это, продолжали интриговать.

Гетман относился с надлежащим уважением к вдовствующей королеве, но последняя знала, что его трудно сделать своим сторонником, а его жену Элеонора ненавидела.

Королева не заслуживала большого уважения, принимая во внимание то, как она обращалась с покойным королем; она и теперь продолжала интриги, готовая продать себя за королевскую корону, несмотря на то что ее сердце принадлежало Лотарингскому. Епископ Марсельский Форбен, опоздав на выборы, немедленно завязал тесные сношения с гетманом, хотя я не думаю, чтобы он способствовал его избранию или был бы послан с этой миссией; у него не было ни знакомых, ни связей, он не пользовался ничьим доверием и имел только рекомендательные письма из Парижа к гетману и его супруге.

Все кричали о необходимости торопиться, и ежедневно прибывали послы с окраины с мольбой о помощи. «Periculum in mora»[9], — кричали в один голос, а между тем приверженцы Нейбурга и Лотарингского были равносильны, и если бы подвергли баллотировке этих двух кандидатов, то голоса наверняка разделились бы поровну и соглашение стало бы невозможным, потому что ни один не хотел уступать другому.

В поисках претендента, удовлетворившего бы всех, выставили кандидатуру князя Моденского, как правоверного католика, но никто не знал его достоинств, и он ничем особенным не выделялся.

Не успели начать обсуждать его кандидатуру, как вторично получилось известие, что татары грабят в Покуте. За последние дни, по мере приближения окончания срока выборов, гетман и маршал были очень заняты; случилось даже, что во время беспорядков вокруг избирательного здания, усмиряя поднявшийся шум ударами своего жезла о землю, он дважды поломал его.

Я и Шанявский протеснились вперед под навес и остановились у дверей, где нам удалось услышать его краткую речь или, вернее, призыв к избранию. Вначале он робко и тихо намекнул на то, что Польше не нужен король и вождь, которого пришлось бы учить, а опытный и вполне созревший; затем, возвысив голос и более красноречиво указывая на необходимость избрать короля-солдата, он подал свой голос за Конде… Эта краткая речь произвела огромное впечатление. Произошло всеобщее замешательство, разделившаяся французская партия вновь объединилась вокруг этого имени, и одни только Пацы не давали своего согласия.

Приверженцы Пацов распространяли о Конде слухи, что он известен как безбожник, приятель кальвиниста Радзивилла, что он ел по пятницам скоромное, высмеивал религиозные обряды, и что король Людвиг, желая во Франции от него избавиться, хочет навязать его Польше. Между приверженцами Конде и Паца и сторонниками Ракуского дома, с другой стороны, произошли споры, чуть ли не дошедшие до кровопролития.

Мы старались прочесть что-нибудь на лице нашего гетмана, но он казался совершенно спокойным и хладнокровным, как бы ничего не опасаясь, а судя по Пацам, можно было видеть, до какой степени волновалась противная партия.

Королева-вдова с помощью заместителя примаса вначале была за Лотарингского, не имевшего никакой надежды на избрание, а Пацы были заодно с ней. Говорили о депутации, посланной к ней и возвратившейся ни с чем. Гетман и литовский канцлер надеялись провести кандидатуру Лотарингского или, в крайнем случае, Нейбурга, но о Конде и слышать не хотели.

Во время своей прогулки с французским послом гетман получил известие о том, что Пацы, вместе со своим кандидатом, выехали в Коло, и я слышал, как он сказал епископу:

— Будьте спокойны, я тоже поеду в Коло, и мы никогда не допустим короля из Ракуского дома.

Он немедленно сел на коня, и мы поспешили в Волю.