Яндекс.Книга

Весна того года была богата на митинги, столкновения с ОМОНом стали будничным явлением. Правда, чаще всего милиция вела себя по-вегетариански и не оказывала протестующим никакого сопротивления. Такое поведение стражей порядка подстегивало политические аппетиты оппозиции. Рано или поздно это должно было закончиться кровью. Первого мая на Октябрьской площади был запланирован многочисленный митинг с последующим шествием. Инициаторами выступили сразу три политические организации — КПРФ, Фронт национального спасения и «Трудовая Россия». Власти согласовали маршрут шествия лишь до Крымского Вала, но организаторы решили, что для такого количества народа этого будет мало, и двинули колонны по Ленинскому проспекту в сторону смотровой площадки на Воробьевых горах. Первый кордон милиции был смят, у бойцов ОМОНа толпа отбирала дубинки и щиты. Решительное сражение произошло в 11:45 у следующего кордона, расположенного прямо под окнами «хорошей квартиры». Омоновцы перешли в контрнаступление. В них полетели камни. Жестокие избиения, по свидетельству очевидцев, последовали с обеих сторон. Вспыхнули две грузовые машины. Милиция применила против толпы водометы. В результате столкновений порядка 70 человек получили ранения различной степени тяжести. 25-летний боец ОМОНа Владимир Толокнеев попал в реанимацию и через четыре дня скончался.

— Это была первая кровь после августа 1991 года. Эти люди свергали Ельцина, а убили милиционера. А я это все наблюдал, потому что в тот день чуть-чуть опоздал на работу, на пятнадцать минут, милиция меня не пускала к подъезду, я стоял и смотрел на эту бойню.

— А осенью 1993-го вы тоже пошли на митинг?

— Да, ходил. Но это уже было не то. Это было неприятно. В этом противостоянии уже не было понятно, на чьей стороне правда. Сначала одни погромили телецентр, потом другие стреляли по Белому дому, какие-то снайперы людей реально убивали. У меня не было симпатий к команде Руцкого, но в то же время мне не нравился президентский указ об особом порядке управления. Может быть, все-таки надо было, чтобы Ельцин тогда законно сдал свой пост и заложил бы традицию бескровной смены власти. Не надо было так за нее цепляться. Он просто породил вот эту неправильную парадигму, что нужно цепляться… То, что мы сейчас наблюдаем, это следствие тех событий.

Кто из нас сошел с ума?

Наконец стало ясно, что дальше так жить невозможно. Надо было либо закрывать проект, либо браться за него по-настоящему. Волож запросто мог скинуть «Аркадию» как ненужный груз. Это был бы поступок по всем правилам эпохи: пусть выживает сильнейший. Но он не только не закрыл убыточную фирму, а наоборот — поднял сотрудникам зарплаты, взял на работу еще одного человека, переселил всех в новый офис на улице Губкина и запустил проект «Цифровая Библия».

При чем тут Библия?

Об этом чуть позже. Сначала — про офис на улице Губкина.

Как пройти в туалет?

Это было бывшее подсобное помещение Института общей генетики. Длинный-предлинный коридор и в самом конце, прямо рядом с туалетом, как последнее купе в вагоне поезда, — крохотная комнатка.

— Там сидели человек пять молчаливых программистов в старых, растянутых свитерах, угрюмых, но очень умных, — Роберт Стабблбайн пытается изобразить угрюмое лицо советского научного работника, но у него плохо получается. — Я Аркашу спрашивал: «Слушай, мы платим им по 300 долларов в месяц, это же дорого, а чем они занимаются?» И он отвечал: «Роберт, не беспокойся. Что-то хорошее из этого кабинета обязательно выйдет».

Чем отличается программист-интроверт от программиста-экстраверта?

Анекдот в тему. Чем отличается программист-интроверт от программиста экстраверта?

Ответ: программист-интроверт, общаясь с человеком, смотрит на собственные ботинки. Программист-экстраверт — на ботинки собеседника.

Далеко ли до Киева?

Пока Волож из своего кабинета доходил по длинному коридору до «Аркадии», его десять раз перехватывали. Но когда он все-таки добирался до «угрюмых» программистов, то каждый раз приносил какую-нибудь новую идею бизнес-модели: «А давайте еще вот это попробуем… не получилось? Ну хорошо. Давайте теперь попробуем вот это…»

CompTek, конечно, чувствовал себя не в пример лучше «Аркадии», годовые обороты очень быстро достигли пяти-шести миллионов долларов, но вскоре всеобщая экономическая Хиросима добралась и до такого прибыльного бизнеса, как торговля компьютерами.