Янка Дягилева. Придет вода (Сборник статей)

На тему параллелей «Янка-Башлачев» я уж точно написал все, что думал. Ничего другого не думаю. Единственное, что могу сказать — кто-то, я уж не могу вспомнить кто, рассказывал историю про то, как Янка пришла на концерт Башлачева со своей подругой — кажется, в Питере было дело, кажется, 86-й год. А может, не в Питере, может, и в Москве — она в Москве-то тусовалась в 86-м, только никто ее, естественно, не знал тогда… Короче, пришла она на башлачевский концерт, а концерт был неудачный, каких у него было намного больше, чем удачных. Как-то все не шло, и он злился, ему было дискомфортно из-за этого, но поймать волну он никак не мог, и очень был плохой концерт, и Башлачев его закончил злой. А какая-то девочка стала говорить: «Еще-еще! Спой-спой!» — и он на нее с огромной злобой посмотрел и сказал якобы: «Ну что ты говоришь — спой, спой? А вот я тебе скажу «спляши»! Ты вот спляши — тогда я спою». Как-то он это сказал очень зло и некрасиво, всем было очень неловко, и, вроде, после этого концерта Янка сказала: «Раз уж такие вещи начинаются — надо, наверное, самой петь…» Я помню, что мне это рассказал совершенно нормальный человек, который ни к какому мифотворчеству не склонен, но это было еще при ее жизни, поэтому я не зациклился тогда на этом, просто информация в голове осталась…

Был этот пресловутый некролог в «КонтрКультУре»[26], там была странная ситуация: мне нужно было срочно написать для журнала передовицу — и все, он уходил в печать. Как раз перед этим я на похороны в Новосибирск съездил, вернулся, написать я больше вообще ни о чем не мог, получилось, что я написал эту статью — единственное, о чем я мог писать, и, вместе с тем, старался, с одной стороны, чтобы получалось как передовица; с другой стороны чувствовал, что никакая передовица из этого получиться не может — и где-то на стыке этих мотиваций я писал. Написал, подумал, что печатать это, конечно же, не нужно, принес ее честно к Волкову[27], сказал, что ничего другого написать не мог и не знаю, нужно ли это печатать, ничего не знаю, и грустно мне… Он сказал: «А хрен ли, что нам еще остается? Журнал закрывается, все вокруг горит, надо печатать…» Я подумал: «А, пошло оно все на х…, надо печатать…» И она в результате вышла, и потом Макс Немцов[28] говорил, что за такие статьи надо руки отрубать, и отчасти был прав. А у меня в результате атрофировалась способность писать вообще. То есть, я всерьез считаю, что я очень много заплатил за то, что эту статью написал — и за то, что она вышла. Полтора года после этого я не написал вообще ни строчки, занимался исключительно продюсированием Рады[29]. То есть Рада — это была такая сублимация, потому что я жил, делать что-то надо было. А потом, когда я начал опять что-то писать, то писал как-то так, всерьез не относясь к этому — и до сих пор так обычно и пишу. Ну, вот про ДДТ в «Столице» немножко более серьезная статья получилась, чем следовало, может быть — Шевчук обиделся…

Популярная версия, что «Летов Янку сгубил» мне как-то не близка. Но, скорее всего, не близка именно потому, что она была близка СЛИШКОМ многим. Летов — он какую-то очевидную всем суть радикального рок-н-ролла называл слишком грубо своими именами, а когда что-то даже не грубо называешь своим именем — это немножко меняет суть явления. А он еще и грубо называл… В Янке что-то было заложено такое изначально, конечно, но, наверное, это все как-то катализировалось тем, что рядом кто-то грубо что-то именем своим назвал. Наверное, неизбежная деформация явления именно в эту сторону и сдвинула вопрос…

Наверное, она даже в лучшие, так скажем, годы своей жизни была все же персонажем трагическим. Она веселая была, когда вокруг нее какой-то микрокосмос создавался, который ей казался правильным, но жизнь в целом как-то с ней диссонировала, я бы так сказал. Потом ведь там шел конкретный процесс в тот момент; определенный мир, так или иначе, исчезал, и какой-то обостренно воспринимающий человек должен был просто чувствовать этот процесс кожей. Определенная какая-то линия шла вниз-вниз-вниз — и никаких не было границ… Ну, был такой Мир спонтанный, сейчас Мир стал структурированный, и вся спонтанность тоже структурировалась как альтернатива структурированному миру, как еще более отвратная структурированность… Хотя применительно к Янке таким языком говорить не надо. Если сказать по-простому — жизнь менялась, и с ее позиции, конечно, она менялась к худшему. Тогда, вообще, очень многие осознавали, что нарастает какой-то такой полный беспросвет, и чувствовалось, что Янка его ощущает. Мы потом еще с Ником[30] говорили, и Ник сказал, что он чувствовал, как все это нарастало, и Янка превращалась в какой-то такой аккумулятор ощущения нарастающего Апокалипсиса — просто вздохнуть невозможно, настолько тяжело.