Янка Дягилева. Придет вода (Сборник статей)

Я тогда столько афиш напечатал в типографии, без подписи! Там эта фотография Володи Кудрявцева, Егор за колючей проволокой, гениальная же фотография! Я его давно уже не вижу, он появлялся в Питере, а сейчас вообще неизвестно где — по заграницам ездит… Так эти афиши мы по рублю продавали — дороже всех плакатов: плакаты все по 50 копеек, а афиши ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ — по рублю! Напечатали их тогда бездну просто…

А еще с Фириком была такая смешная история: мы с ним решили организовать концерт ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ — как группы ленинградского Рок-клуба — в зале «Октябрьский». Договорились обо всем, все было на мази, подписываем договор — и сразу проплачиваемся, то есть все расходы, все у нас было подбито. Заработать мы на этом хотели ни много ни мало — четыре миллиона рублей. Старыми! Это был бы такой подъем! Я не знаю, что бы осталось от «Октябрьского», но в тот момент «Октябрьский» можно было собрать в Питере абсолютно точно — это был единственный период, пик самый — конец 89-го. После этого все пошло на убыль, сейчас уже не собрать, а тогда… Это был бы Концерт Века просто! А не склеилось все тогда только потому, что Летов начал общаться с Сережей Гурьевым, и тут выяснилось, что Питер — это попса голимая, что мы все коммерсанты и пытаемся сделать на ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ большие деньги, миллионы там… Как-то Гурьев все просчитал, понял и пришел в ужас. Ну, у него отношение к питерскому Рок-клубу всегда такое было, это как бы такое традиционное отношение московских критиков, отрицательное — как к Гребенщикову, так и к Рок-клубу… И Летов отказался, хотя все было на мази — мы с Жориком уже решили, что сразу после концерта, когда все расчеты будут с нами произведены, так мы сразу в Данию, отсидеться полгодика…

Был я еще продюсером Янки — того, что сейчас как Продано! вышло, и егоровского Русского Поля Экспериментов. Это так было: Фирик же у нас коллекционер акустики всяческой, спетой у него дома. Ну и как раз была такая ситуация, какое-то вынужденное безделье. Они, вроде, в Таллинн собирались, такая поездка, длинная дорога. И им не уехать домой, и Фирик против был, чтоб они уезжали — концерт-то должен был состояться. А Серега знал, что это такое: Егор уедет в Омск — потом черта с два его оттуда выковыряешь. И Фирик говорит: «Надо писать акустику». Ну что, нашли гитару классную, акустическую, Фирик писал на два канала. А я был как бы продюсером: пробы, то-сё, звук, как лучше по звучанию… Довольно долго это делалось, часов по двадцать каждый альбом. Янка писалась так, как ей хотелось. Одна, Летова при этом не было. Она одна играла на гитаре, никого больше там не было. Записали. Через полгода я узнаю, доходят до меня слухи из Москвы, что Летов приказал из дискографии Фирсова эти два альбома выбросить — наверное потому, что это опять было влияние питерской попсы, вот и надо было изъять… То есть, в принципе, это была одна из тех немногих записей, которая была сделана так, как Янка хотела, потому что то, что было записано с ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ в Омске, на этих их магнитофонах — там все, естественно, монтировалось от первой до последней ноты Егором. Часами человек сидел, думал, как лучше сделать. На свой вкус. Поэтому там ее слово последнее было, безусловно. Хозяин — барин. Да и Русское Поле Экспериментов, акустический альбом, он „тоже отличается от остального довольно сильно, потому что это, может быть, единственный лирический альбом с более серьезными переживаниями… Давление я тоже оказал в свое время не слабое — это ж не просто так: мы часов по шесть-восемь в день с Егором разговаривали, очень долго. Недели две они жили здесь, и мы общались очень много. С ним было о чем поговорить… Я пытался развеять те наносные, с моей точки зрения, моменты, убеждения, но не уверен, что это хорошо у меня получалось. Собственно говоря, влиял еще очень сильно уровень его начитанности — этот микс из Розанова, из всех этих религиозных философов начала-конца века, там очень серьезная мешанина… А сейчас тем более, влияние Лимонова — этот-то безумен… А чего еще надо — Летову крышу сдуло очень серьезно, не в том направлении. Тогда думали, что будут цветочки, а цветочков ни хрена и не выросло, просто жизнь пошла по-другому, такая же тяжелая. Думали вот, мол, деревце расцветет… Ага, щас вам, зайчики!.. Не дождетесь. Конечно, 86–88 годы — такое милое время, просто конфетка, можно было делать все, что угодно…