Янка Купала

Купала мог заметить, что Ласовский наносил ему как бы двойной «удар»: обвинял в песнях печали и не признавал художественных преимуществ сборника «Дорогой жизни» перед «Жалейкой». Так или иначе, но поэт тотчас же решил, что оставлять без ответа выпады Юрки Верещаки ни в коем разе нельзя. Но вот писать сейчас он будет не о себе, а обо всей литературе, от имени всех, кому брошен вызов. «Не до молитв, когда хата горит»,— брал Купала за отправную точку в своих рассуждениях народное присловье. «Наша современная песня, — писал он далее, — не могла не сложиться немного, может, и слишком сетующей на тяжелую народную долю, но таковой она вечно не будет... Не за горами уже то время, когда пробудится наш белорусский народ, как один, к новой, светлой жизни, а его поэты-пророки настроят струны своих дум на иной лад, будут петь о великом богатстве и красоте своей батьковщины и о великих радостях ее верных сынов». Пророчески писал эти слова Купала, точно предчувствуя свою судьбу: в советское время песни поэта будут именно «о богатстве и красоте», именно «о великих радостях». И скромно о себе, Тётке, Коласе, Богдановиче замечал: «Пророки они или не пророки — покажет будущее, но что они плоть от плоти своего народа — тут двух мнений быть не может». Риторичности стиля Верещаки, его велеречивости Купала противопоставил свою романтическую возвышенность души и слова, следующими строками заканчивая статью: «Мысль поэта — вольна, как ветер, и беспредельна, как даль эта всемирная, сердце его полно любви к ближнему, как солнце — вечного тепла и света, а душа его глубока, как это море-океан, в котором сокрыты недоступные человеческому глазу богатства. Из света и огня, полыхающих в его сердце, из богатств, сокрытых в глубинах души его, поэт сумеет добыть свободной мыслью всю красоту мира и всю прелесть жизни человеческой и передать их в бессмертной песне своему народу». Поэт сумеет. Это означало, что сможет и он, Купала, только «вы, прозаики, поскорее устраивайте материальный быт народа по божьим и человеческим правде и законам». «Прозаики» — политики, революционеры, экономисты, государственные деятели — отставали. Устранится это отставание, и все пойдет по-иному. Это убеждение в Купале было очень сильным, как была в нем абсолютной, непоколебимой вера в силу художественного слова. «Свободной мыслью добыть всю красоту мира и всю прелесть жизни человеческой» — это была программа, скроенная на вырост времени: как и у всех романтиков, неконкретная, абстрактная, но — ничего не скажешь — изложенная красиво,

торжественно, празднично. Точно присяга. С такой романтической масштабностью Купала говорил лишь в Окопах. Сейчас эта звездная высота купаловского романтизма была поистине ослепительной. Она с головокружительной беспредельностью распахнулась в стихотворении «Песней только...».

Статья «Почему плачет песня наша?» появилась в «Нашей ниве» 26 июля, «Песней только...» было написано 20 июля — следом за статьей или одновременно с ней. Но в любом случае оно родилось как аргумент в споре с эстетствующим критиком и воплощало в себе программу жизни и творчества Купалы-романтика, сына и песняра настоящей красоты:

Только песней живу — как судьбою.

Ради песни в душе свет несу,

Постигаю лишь с нею одною

Недоступную быта красу.

Средь светил беспредельной вселенной,

Как во сне, реет вольный мой дух,

Облетает миры, вдохновенный,

И всю жизнь обнимает вокруг.

Над сердцами, что, горечью полнясь,

Погубили надежды свои,

Я творил бы высокую повесть

Вечной радости, вечной любви.

Эти стрелы, что в час непогодный

В черных тучах бушуют огнем,

С горной выси метал бы,

народный

Слабый дух сотрясая, как гром.

Млечный Путь, что над злом и тревогой

Серебристо мерцает во мгле,

Я бы, сняв, небывалой дорогой

Проложил по родимой земле.

Взял бы солнце лучистое в руки,

Что горит над простором полей,

И по млечному шляху без муки

Вел бы к вечному счастью людей.

Так вот песней живу я на свете,

Так вот радуюсь в песне душой,

Хоть и строки написаны эти

Кровью сердца — горячей, живой. ,