Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Неожиданно произошел случай, который привлек к сэру Ланселоту всеобщее внимание. По знаку, данному одним из придворных, который был кем-то вроде нашего церемониймейстера, шесть или восемь пленников отделились от толпы, упали на колени и простерли руки по направлению к женской галерее, прося позволения молвить слово королеве. Дама, сидевшая на самом видном месте в этом цветнике женской красоты и изысканности, грациозно наклонила головку в знак согласия. Тогда выборный от пленников сказал, что отдает как самого себя, так и своих товарищей в руки королевы с тем, чтобы она на свое усмотрение либо предоставила им полную свободу, либо взяла за них выкуп, либо отправила их в тюрьму, либо обрекла их на смерть. А обращается он к ней по велению сэра Кэя. Но лишь только он это сказал, как был остановлен сэром Кэем, сенешалем, пленниками которого они были; он победил их исключительно благодаря своей силе и храбрости в честном бою, в решительной битве на поле сражения.

Изумление выразилось на лицах всех присутствующих; с лица же королевы при имени сэра Кэя исчезла милостивая улыбка, а ее взор выражал отчаяние. Паж между тем шептал мне на ухо насмешливым тоном:

– Сэр Кэй, в самом деле! Так я и поверил! О, назовите меня как хотите, браните меня сколько угодно. Через две тысячи лет, пожалуй, люди будут также нагло выдумывать и лгать, лишь бы только подчинить себе других!

Все взоры обратились на сэра Кэя, и в этих взорах выражался суровый вопрос. Но он был готов на все и оказался на высоте. Он встал, вполне удачно исполняя свою роль, и объявил, что расскажет все как было, совершенно точно, называя только факты, не комментируя их, лишь истинную правду.

– А когда, – сказал он, – сами вы найдете эти подвиги достойными и славными, то воздадите почести тому сидящему здесь могущественному и храброму человеку, лучше которого еще никто не умел в рядах христианских войск наносить удары мечом и отражать неприятеля, защищаясь щитом! И этот человек среди вас!

Тут он указал рукой на сэра Ланселота. Ах, он перехитрил всех и это был самый точный удар! Затем он стал рассказывать, как сэр Ланселот в поисках приключений вскоре нашел их: он убил семь исполинов одним взмахом своего меча и освободил сто сорок две пленных женщины. Затем он отправился далее, искать приключений дальше; вот он нашел его (сэра Кэя), сражающегося в отчаянной борьбе с девятью иностранными рыцарями; тогда он, сэр Ланселот, вызвал их на бой и стал сражаться один и победил всех девятерых; на следующее утро сэр Ланселот встал очень рано, надел на себя доспехи и вооружение сэра Кэя, сел на его коня, отправился в дальние страны и победил там шестнадцать рыцарей в одной серьезной битве и тридцать четыре – в другой; всех этих пленников, точно так же, как и девять предыдущих, он заставил дать клятву, что они в Троицын день будут при дворе короля Артура и предадут себя в руки королевы Гиневры, назвав себя пленниками сэра Кэя, сенешаля, и добычей его рыцарского мужества; вот здесь уже полдюжины этих пленников, а остальные прибудут тогда, когда излечатся от своих тяжких ран.

Как же умилительно было смотреть на королеву! Как она вспыхнула и улыбалась, какое смущение и счастье выражал ее взор, какие она бросала взгляды на сэра Ланселота, за что в Арканзасе он был бы сразу приговорен к расстрелу.

Все восхваляли мужество и великодушие сэра Ланселота; что же касается меня, то я был крайне удивлен, как один человек мог побороть столько опытных бойцов. Я выразил свое сомнение Кларенсу, но этот легкомысленный насмешник только сказал:

– Если бы сэр Кэй имел время влить в себя еще и запасной мех кислого вина, вы увидели бы, что он назвал бы вдвое больше побежденных.

Я взглянул на мальчика и тут заметил на его лице такое глубокое уныние, что мне стало жалко его. Я проследил за направлением его взора и увидел, что он смотрит на старика с белой бородой в черной развевающейся одежде; этот старик стоял у стола на нетвердых ногах, покачивая старой головой, и обводил присутствующих бесцветными блуждающими глазами. Такое же выражение страдания, которое я заметил в глазах пажа, появилось и на лицах всех присутствовавших – то был взгляд безгласных созданий, которые предчувствовали мучения, на которые не могли пожаловаться.

– Ах! Опять у нас будет то же самое, – вздохнул мальчик, – опять он будет рассказывать ту же скучную историю, которую рассказывал тысячу раз одними и теми же словами; он будет рассказывать ее до самой своей смерти всякий раз, когда его бочонок полон и он чувствует необходимость дать работу своему языку, который мелет как мельница.

– Но кто это такой?