Янки из Коннектикута при дворе короля Артура

Первым делом я устроил нечто вроде учительской семинарии и затем открыл воскресные школы. В результате этого появилась масса школ, которые все были в самом цветущем состоянии; кроме того, работали разнообразные протестантские конгрегации[3]. Каждому предоставлялось право выбрать христианскую школу, я вообще был за свободный выбор вероисповедания. Обязанности преподавания закона Божия были возложены на церкви и на воскресные школы, но в других моих воспитательных заведениях оно запрещалось. Конечно, я отдал бы полное предпочтение моей собственной секте и без труда сделал бы всех пресвитерианами, но это было бы насилием над человеческой природой; духовные запросы и потребности людей так же разнообразны, как и физическое телосложение, цвет кожи, черты лица и т. д. Человек в нравственном отношении чувствует себя только тогда хорошо, когда исповедуемая им религия лучше всего соответствует его нравственным и умственным потребностям. Но более всего я опасался создания единой церкви, которая представляет собой могущественную власть, самую могущественную, какую себе только можно представить, и если эта власть случайно попадет в руки людям корыстным, то это убьет человеческую свободу и парализует человеческую мысль.

Все рудники были собственностью короля, и было их очень много. Но эти рудники разрабатывались самым примитивным способом, как это делают дикари: в земле вырывалась яма и извлекаемая оттуда руда переносилась в мешках, по тонне в день. Но я постарался вести это дело на научной основе, насколько это было возможно.

Да, мне удалось привести в исполнение многое к тому времени, когда сэр Саграмор неожиданно сделал мне вызов!

Всего за четыре года было сделано столько, что вы не можете себе представить! Если неограниченная власть оказывается в надежных руках, это замечательно! Самое лучшее правление – это небесное самодержавие. Земное тоже могло бы быть самым лучшим способом правления, если бы самодержец оказался самым лучшим человеком на земле и жил вечно. Но так как даже самый-самый замечательный человек смертен, а свою власть он может оставить далеко не самому лучшему наследнику, земное самодержавие получается самым худшим способом правления.

Мои дела и труды показали, что может сделать самодержец, если в его распоряжении находятся все богатства королевства. Этот темный народ вовсе и не подозревал, что я вводил здесь просвещение девятнадцатого столетия. Это ускользало от взоров толпы, но все же это был факт, хотя факт огромный, почти невероятный, и о нем еще, вероятно, услышат. Это можно сравнить с потухшим вулканом, спокойная вершина которого бездымно поднимается к голубому небу и не подает ни малейшего знака о том, что происходит в недрах этого грозного вулкана. Мои школы и церкви четыре года тому назад пребывали еще в младенческом состоянии; теперь они развились и выросли; мои лавчонки превратились в обширные фабрики. Где сначала у меня работали каких-нибудь десять-двенадцать человек, там теперь уже была тысяча; где у меня был один настоящий специалист, там теперь их стало пятьдесят. Я стоял, так сказать, со взведенным курком, готовый спустить его каждую минуту и озарить полумрачный мир ярким светом. Но я не хотел делать это так внезапно. Внезапность – это не мой стиль. Народ не потерпел бы такой неожиданности.

Нет, я делал все осторожно, аккуратно и постепенно. У меня были доверенные агенты, которые рассылались по стране; их служба состояла в том, чтобы постепенно подтачивать рыцарство в самом его корне, искореняя мало-помалу все суеверия и этим подготавливая путь к лучшему строю. Таким образом, я сеял просвещение постепенно и не торопясь.

Я тайно основал несколько специальных школ в королевстве, и все они работали прекрасно. Меня ничего не страшило, и я продолжал все в таком духе. Моей самой большой тайной стал западный пункт, где я открыл свою Военную академию. Я ревниво скрывал ее от посторонних глаз; точно так же я оберегал и свою Морскую академию, которую основал в одном отдаленном морском порту. Обе академии процветали, к моему полному удовлетворению.

Кларенсу уже исполнилось двадцать два года – он был моим главным исполнителем, моей правой рукой. Он положительно был способен на все: везде он поспевал, все ему удавалось, он все умел. Со временем я хотел обучить его журналистике, когда уже можно будет издавать газету. Сначала для опыта я собирался издавать небольшой еженедельный листок, чтобы распространять его в моих учебных заведениях. Кларенс принялся за это дело с большим энтузиазмом, в нем действительно проявился настоящий газетчик. Он соединял в себе две особенности: говорил на языке шестого столетия, а писал – на языке девятнадцатого. Его журналистский стиль постоянно совершенствовался. Он уже достиг уровня газет, издававшихся в мелких городишках Алабамы, а передовицы не уступали им ни по содержанию, ни по форме.