Яноама

Девушка должна лежать в гамаке молча. Она даже не может заплакать. Для отправления естественных надобностей мать оставляет ей большой лист. Если у девушки есть отец и братья, они должны спать в гамаках отдельно, по ту сторону изгороди.

Во время «карантина» девушка почти ничего не ест. В первый день она не ест и не пьет, во второй — может пить воду, потягивая ее тонкой бамбуковой соломинкой из куйи. Пить воду прямо из куйи нельзя, потому что от этого портятся зубы. На третий день мать девушки варит маленькие бананы, которые индейцы называют сайо томе. Если, не дай бог, банан на огне обгорит, это значит, что девушка скоро умрет. Когда бананы становятся мягкими, мать снимает кожуру и дает три теплых банана дочери. В последующие дни девушка ест только бананы.

Так, в полном одиночестве, проходят три недели. Потом на рассвете мать девушки снимает изгородь, связывает ветки лианами и кладет их на землю. Девушка еще не может смотреть на мужчин. Но ей уже разрешается говорить, правда лишь вполголоса. Тем временем мать разогревает воду и тщательно моет дочь теплой водой. Затем берет уруку и раскрашивает тело девушки, но никаких линий или рисунков не делает. Еще через несколько дней мать девушки сжигает сухие листья бананов, а девушка при этом стоит рядом. Мать берет ее за руку и обводит вокруг костра. С этого момента девушка может говорить со всеми. Затем мать и подружки отводят девушку в лес и там украшают ее цветами, вернее, зелеными листьями пальмы ассай. Мать разрисовывает эти листья тоненькими полосками. Женщины связывают листья нитью и делают красивые гирлянды, которые вешают девушке на руки. Надевать гирлянды обязательно нужно на скале, а не на земле, не то девушка быстро умрет. Потом мать говорит одной из женщин: «Подрежь моей дочери волосы». И женщина, поплевав девушке на голову, чтобы длинные жесткие волосы стали помягче, приступает к стрижке.

Мать приносит с собой и пакет красной и черной краски уруку, а также длинные и короткие нити. Одна из женщин начинает осторожно раскрашивать красным уруку тело девушки, и оно становится розового цвета. Затем черным уруку красивыми волнистыми линиями разрисовывает лицо и грудь девушки. Когда «художницы» заканчивают свою работу, другие женщины продевают девушке в уши листья пальмы ассай, потом аккуратно подрезают их, чтобы они были точно одинаковой формы.

В отверстия в уголках рта нижней губы подружки девушки вкладывают цветные кисточки. Тем временем одна из женщин готовит тонкую белую палочку, гладкую-прегладкую, и вкладывает ее девушке в отверстие между ноздрями. Затем запястья и колени девушки перевязывают белой тканью. Грудь пониже сосков тоже обматывают белой тканью и завязывают ее крест-накрест на спине.

Украшенная цветами, с телом, разрисованным красным и черным уруку, девушка и впрямь выглядит очень красиво! Придирчиво оглядев ее, женщины говорят: «Теперь можно идти». Девушка выступает впереди, за ней — женщины и ребятишки. Они проходят через всю площадку, чтобы каждый мог своими глазами убедиться, как прекрасно наряжена девушка. Медленными шагами девушка приближается к семейному очагу и садится в гамак. Всеми приготовлениями к обряду ведает мать девушки. Мужчины в этом не принимают ровно никакого участия.

Еще несколько месяцев я прожила в селении саматари в семье дяди тушауа. Теперь вместе со мной в гамаке спал их маленький сын. Я всюду брала его с собой, поэтому жена дяди тушауа любила меня. Вообще все саматари хорошо относились ко мне. Тушауа сказал однажды: «Напаньума не привыкла есть коренья, если у вас будут бананы, дайте немного и ей». С тех пор, когда женщины возвращались с плантации с бананами, они всегда угощали меня.

Некоторые из пленниц караветари завидовали мне. Одна из них все время повторяла: «Напаньуме они все дают, а мне ничего. Нас заставляют таскать воду и хворост, работать вместе с мужчинами в лесу, а ее нет». Другие женщины караветари тоже недолюбливали меня.

Случилось так, что дядя тушауа вместе со своей семьей отправился на дальнюю расчистку собирать уруку. Его жена хотела взять меня с собой. «Разве ты не знаешь, что караветари и хекураветари только и ждут удобного случая, чтобы украсть наших женщин?! — сказал ее муж.— Лучше оставим Напаньуму с женой моего брата».

У этой женщины тоже был маленький сынишка, и я стала ухаживать за ним. Она тоже была доброй и ни разу даже не обругала меня.