Янтарь

Я осталась жива лишь потому, что папа отправил меня к людям, начиная подозревать, что дело идет к войне и пользуясь тем, что я не обладала его слухом, нюхом и обаянием.

Я бы никогда не уехала, если бы почувствовала что-то неладное!

Никогда бы не оставила его одного!

Но даже если бы встретила своих медвежьих сородичей, то не была бы рада…

…Я была беглянка, которую нельзя было найти.

И не важно, что меня могли искать.

Не важно, что за разбитыми окнами, которые я закрыла ставнями и занавесила одеялами, трещал январский мороз.

Не важно, что я толком не спала и не ела уже много недель подряд — у меня была цель в жизни, от которой я не отступлюсь, чего бы мне это не стоило!

И пускай у меня не было и десятой части силы истинных Беров, клыков и способностей слышать и видеть далеко вперед, я не боялась ничего в этой жизни….кроме пауков!

Вот и сейчас, пытаясь согреться у маленького огонька в печи, и согреть небольшое помещение, которое очевидно было спальней какой-то девочки, судя по найденным вещам и запылившимся куклам, я все-равно косилась по темным углам, даже если понимала, что в такой мороз ни один нормальный паучок просто не выживет.

Жаль, что я не могла ощутить то, что было нужно, как это делал мой отец…

При воспоминании о нем в груди защемило, перехватывая дыхание.

Мой большой, добрый, громкий папа-медведь, который рокотал своими басами, искренне хохотал, запрокидывая голову, и сводил с ума женщин в поселке один только лукавым взглядом своих каштановых глаз.

Он жил среди людей много лет и был кузнецом, и еще в раннем детстве я отчетливо поняла, что все эти легенды и сказания про богатырей, были не о ком ином, как о Берах, потому что среди человеческого рода не могло быть таких огромных и сильных мужчин.

Мой папа был для меня богатырем из сказки, волшебником, доброй душой, чистым сердцем, искренним смехом… а я была его сладкой Ягодкой.

Кстати, да, это мое имя.

Ягода.

Нет, это не прозвище.

И да, у всех Беров и их детей всегда жутко странные имена.

Папа не был оригинальным. Он просто любил малину и дальше этого его мысли никуда не ушли. Я часто стонала и фыркала, что мог бы назвать меня Викторией — тут тебе и ягода и вполне себе нормальное имечко для нормальной девочки, вот только папа всегда хохотал, что если бы я была нормальная, то, может, и имя у меня было бы другое.

….Я его так сильно любила…

Злобно вытерев с влажных щек свои слезы, я надулась сама на себя, что снова позволила себе раскиснуть.

Теперь за мной не было сильного, надежного плеча, за которое я могла спрятаться.

Теперь у меня была только я…и моя цель.

Время не ждало.

Событие могло начаться в любую минуту и нельзя было опоздать, поэтому, не погасив огня и запихивая шокер в немыслимых размеров костюм. подвязанный какими-то тряпками, я торопилась в темный, ночной лес, освещенный лишь светом серебряной луны.

Дубинку приходилось волочь за собой, чтобы не растерять силы для решающего броска.

И как бы я не храбрилась, а в копчике свербело и скреблось от явного страха.

Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с настоящими медведями, не Берами.

И пусть они были меньше представителей моего рода, проблема была в том, что от человека я ничем не отличалась внешне, да и внутренне, но при этом во мне текла та самая кровь, которая жутко раздражала лесных мишек.

От папы я запомнила четко, ясно и еще в глубоком детстве, что мишки воспринимают нас врагами и одной мне с ними лучше не встречаться…

Эх, папочка….если бы только знал, куда я торопилась сейчас!

Увязая в снегу по колени, и стараясь не завалиться, даже по заранее вычищенной мной дорожке, я пыхтела и потела под этим одеянием настоящего охотника, цвета белого снега и зеленых веток ели, пробираясь вперед к намеченной цели.

Меня не пугал мороз и клубы пара, вырывающиеся изо рта при каждом выдохе, а еще то, что я пробиралась сквозь снега в вековом лесу, куда не забредали нормальные люди

… меня пугало лишь то, что я могу не успеть.

Последние метры до берлоги были самыми напряженными, когда нервы были натянуты, как антенна кабельного телевидения. и я остановилась на секунду, чтобы перевести дыхание и не пыхтеть, как паровоз в прямом смысле этого слова, потому что пар от меня шел даже от меховой шапки, завязанной под подбородком.

Стянув варежки, я обхватила рукой дубину, пробираясь вперед, как только могла тише, прекрасно понимая, что медведь слышит, видит и чувствует лучше меня раз так в двадцать…оставалось надеется лишь на то, что он будет крайне занят и ему будет явно не до меня.

Вернее ОНА!

Кстати, кто-нибудь знает, медведицы стонут, когда рожают2…

Ну уж точно не визжат, не матюгаются, и не поют песни, выплясывая от боли по кругу берлоги, как это делали люди.

Вернее женщины в стенах род. дома, где мне довелось поработать какое-то время назад.

Подползая к берлоге почти в плотную, я прислушивалась, как только могла, затаив дыхание, убрав с одного уха шапку и оттопыривая попу, словно она была моим персональным локатором низкочастотных волн, не иначе!

Медведица пыхтела….и меня бросило в холодный пот от осознания того, что, кажется, НАЧАЛОСЬ!