Янтарь: игра на выживание (СИ)

— Даю тебе последний шанс показать мне свои поднятые руки.

Покореженные петли все же скрипнули, но, кажется, на это никто не обратил внимания. По крайней мере, стрелять не начали.

Спрыгнув на землю, я выглянул за угол, пытаясь оценить обстановку. Леннарт стоял очень неудачно. Его наполовину закрывал фургон, а у меня всего одна попытка. Промахнуться нельзя.

— Что ж, ты сам сделал свой выбор, — вздохнул он, а потом сделал движение рукой, которое я не смог в полной мере уловить зрением, но сразу понял, что это было.

Леннарт перекатился, снова уходя с траектории выстрела, а в следующее мгновение раздался взрыв, заставив пошатнуться то ли от ударной волны, то ли от того, что я видел.

По округе разлетелись ошметки дверей, крыша легла на капот, до меня долетели мелкие детали. Под ногами звякнули автомобильные номера. Фургон, в котором находилась Эмбер, был полностью уничтожен.

Глава 20

Существует мнение, что самосохранение — самый сильный безусловный рефлекс человека. Так устроена природа. Для выживания нам нужно думать в первую очередь о себе. Возможно, о детях, но зачастую в те периоды, когда гормональный фон зашкаливает. Во всех остальных случаях человек будет заботиться сначала о самом себе. Конечно, это не отменяет сопереживания и любовь. Но попав в стрессовую ситуацию, любой нормальный представитель нашего вида будет думать о том, как спасти себя, а не окружающих. Забота об остальных отойдет на второй план. Это подтверждают даже некоторые исследования… К чертям эти исследования!

— Если завал серьезный, они не смогут вынести бомбу, — эти слова изменили все, и тот самый пресловутый рефлекс самосохранения вдруг перестал быть чем-то важным.

— Нет, — мотнула я головой. — Этого не может быть! Я не верю!

Собственное незавидное положение уже почти не пугало. Намного страшнее было хотя бы на секунду представить, что Александр и Лиен не смогут выбраться из того здания. Что они заперты там с бомбой, которую нельзя обезвредить. Истерика подкатывала все сильнее, и казалось, я могу скатиться в рыдания в любой момент. Я все еще понимала, что мне нужен трезвый рассудок. От этого буквально зависит моя жизнь. Но я просто не могла отбросить мысли об Алексе. И я отдала бы все, чтобы просто увидеть его… живым, невредимым… в безопасности.

— Успокойся, — Кира сжала мою руку почти до боли, приводя в чувство. — Там наверняка есть запасные выходы. Они выберутся в любом случае, — сказала она, а затем, немного помолчав, добавила. — А вот получится ли вынести бомбу — большой вопрос…

— Даже если выберутся, а она взорвется, они окажутся слишком близко к источнику радиации, — всхлипнула я.

— Эмбер, твою мать, успокойся. Мы им все равно сейчас не сможем помочь. По крайней мере, пока пристегнуты к этим долбаным сиденьям, — она подергала рукой, проверяя на прочность то ли поручень, то ли наручник. — Давай думать, как отсюда выбраться. А потом уже поможем ребятам.

— Хватит шептаться! — прервал наш диалог грубый голос наемника.

Какое-то время мы ехали в тишине. Под пристальным взглядом нашего охранника было неуютно. Даже еще более неуютно, чем раньше. Разговаривая с Кирой я могла хоть немного отвлечься и перестать думать о том, что сейчас происходит у Александра и Лиена. Смогут ли они выбраться? Успеют ли убежать достаточно далеко? А на сколько нужно отдалиться от АЭС, чтобы не попасть в зону заражения? На этот вопрос наверняка смогла бы ответить Элин… Приехала ли к ней скорая? Успеют ли они?

Я не смогла полноценно оценить характер повреждений, но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять — долго она не продержится, если ее срочно не прооперировать. Пулевые ранения в брюшную полость самые коварные. Ведь пуля не летит по четкой схеме. Она может перемещаться на огромных скоростях и рикошетить, обеспечивая «некасательные ранения». Даже если на первый взгляд кажется, что пуля попала только в почку, без исследования никто не может дать гарантию, что не задет пищевод. А в этом случае без срочной операции начнется сепсис…

Боже, надеюсь, экстренные службы в Швеции все же работают как надо, и не будут добираться до ее дома несколько часов.

Какое-то время наемник действительно следил, чтобы мы сидели смирно и не пытались переговариваться. Но примерно через час или полтора ему это надоело. Поначалу он просто отвлекался, но потом плюнул и подсел поближе к водительскому сиденью, начав переговариваться с водителем через перегородку. Я попробовала прислушиваться, но поняв, что это обычный трёп и никакой важной информации при нас все равно не скажут, повернулась к Кире.

— Ты умеешь их снимать? — еще тише чем раньше спросила я, указав на наручники.

— Были бы железки — сняла бы. Но эти гады пластик используют — замок не вскроешь, — она с досадой прищелкнула языком.

— Я вроде как-то видела в интернете, что люди их как-то разрывают. Вроде нужно развести локти в стороны и ударить обо что-то.