Янтарь на снегу

Один-единственный раз наш растянувшийся кортеж остановился, дабы сменить на переправе лошадей. Но как только я высунулась, чтобы выйти на воздух, меня попросили всунуться обратно, ибо «не положено в целях безопасности и по причине строгости личного приказа лорда Браггитаса». От досады я чуть было не заговорила словами одного известного деревенского старосты. У него на каждый внеплановый случай имелся свой запас словесных сочетаний, от которого уши закручивались в трубочку не только у людей, а парное молоко сворачивалось в хозяйских крынках. Но, посмотрев на кислые мины теток, пожалела их слуховые органы. Легарт маму родную не пожалел, что ж говорить обо мне.

Вот так, безо всяких романтических въездов в главные ворота под гудение труб и дождя из лепестков цветов, я явилась в королевский замок — девица сомнительного происхождения в компании ведра, комнатной девы, двух замученных теток и целого легиона охранников. Боялась я только одного: что со всей этой многочисленной свитой мне придется делить одни покои. Но обошлось. В довесок мне оставили одну только Людю, что несказанно радовало. Все же после того случая с Ренатой я стала побаиваться спать в комнате одна.

Все, на что меня хватило после изнуряющей дороги, — это умыться и переодеться. Есть не стала, припомнив незабываемые мгновения с деревянной посудиной в обнимку. Завтра мне предстоял довольно сложный день — аудиенция у его величества, а до этого еще куча всякой ерунды вроде утреннего смотра для репетиции той самой аудиенции.

Пречистая Жива, помоги все выдержать!

Не скажу, что после того случая в библиотеке леди Катрисс и достопочтенная леди Габриэле меня сердечно полюбили всей душой, но, по крайней мере, перестали относиться ко мне, как к неразумному тупенькому дитенку, которого нашли, умыли, накормили, а он еще недовольно губку оттопыривает.

Эскорт наставников отправили из замка восвояси, оставили только Дона Лоренцо. Понятное дело, что для леди важно уметь танцевать, а за отдавленные ноги его величество вряд ли будет мне благодарен. Не приведи Пречистая, сочтут покушением на венценосную особу.

Характер наставника из-за постигшей его высочайшей чести, на удивление, не улучшился, даже наоборот. Несмотря на то что я изо всех сил держала спину прямо, словно привязанная к позорному столбу, старалась двигаться плавно и кланялась так, как показывал наставник, Лоренцо с досадой цокал языком, разочарованно приговаривая:

— Проще свинью научить танцевать сальтарелло, чем вас заставить двигаться изящно.

— Но я же все танцы выучила наизусть! — Мне было не до шуток — спина болела от напряжения, ноги стерлись до мозолей, дыхание сбилось, я едва лепетала. — Я так усердно молитвы не зубрила, как заучивала каждое движение ваших танцев. Что опять не так?

Набычившись, я пыталась скрыть слезы и обиду, которые вот-вот готовы были вырваться наружу.

— В том-то и дело, что вы все зазубрили! — вещал наставник с легким южным акцентом. — А танец не молитва и не ваши религиозные науки, которыми вы так самозабвенно забивали свою кудрявую голову.

— Ну конечно, как это вайдил Фьерн не додумался нас обучить такой высокой науке, как танцы! — огрызнулась я. — Ведь именно песни и пляски излечат страждущего больного от любого недуга!

— Леди Гинтаре, — устало проговорил мастер искусных па. — Вы ведь знакомы с простонародными танцами, я не спрашиваю о кабацкой кадрили, с моралью у вас все более чем в порядке.

«Ага, умею хоровод водить у костра — с подпрыгиванием», — чуть было опять не ляпнула я.

— Нет, — опустила голову. — Танцы и увеселения были в обители под строгим запретом.

— Но вы ведь видели, как это делают селяне на празднествах?

И куда только южный акцент подевался? Но, грешным делом, вспомнила, что меня спрашивают о совершенно других вещах.

— Немного, — согласно кивнула. — Мельком.

— Наверное, вы заметили, как открыты и раскованны люди в этот момент.

Не на одних, значит, балах бывал старый блудник! Но что правда, то правда. Сколько раз издали завороженно наблюдала за тем, как веселятся юноши и девушки, когда пляшут. Разгоряченные, задорные — люди забывали о повседневной рутине, о работе и поте, вовсю отдавались радости и музыке. Но ведь все это были веселые пляски, ни в какое сравнение не идущие с этими малахольными хождениями и кружениями с прямой, как спица, спиной.

Я охотно поделилась своими выводами с наставником.

— Это вам кажется! — вздернул он свою бородку так, что у меня глаз задергался.

— Танец — это чувства, эмоции! — продолжал вещать Дон Лоренцо. — Страсть!

А нас в обители учили, что страсть есть грех. Избыточное желание может поработить волю, затмить рассудок и привести к печальному исходу.

Поэтому я и налегла изо всех сил на науки, чтобы не оставлять в голове места для всякой ерунды, где бы она могла разгуляться со всей пылкостью, присущей девичьим фантазиям.

Узрев мою скептическую физиономию, Дон Лоренцо приложил изящную, унизанную драгоценными перстнями ладонь ко лбу.

— Ясно, все еще хуже, чем я предполагал.