Янтарь. Вирус бессмертия

Итак второй этаж предназначался для гостей и директора комплекса — Водопьяного Николая Николаевича. Мужика грузного, имевшего болезненный вид почечника, алкоголика и астматика, продолжающего курить папиросы без фильтра. Директор не имел прямого отношения к науке. Он был поставлен на Янтарь с целью контролировать расход бюджета, вовремя подавать рапорты и отчеты заказчикам, дело свое знавшего как понимал Трофим очень конкретно. С Водопьяновым не было желания откровенничать, поскольку даже в его молчании крылась какая-то вторая мысль, анализировавшая не только то что говорит человек, но и самого говорящего. Встречные вопросы пронзали своей цепкостью, несмотря на то что понять слушает он внимательно или занят своими мыслями было невозможно, спорить с ним было бесполезно, поскольку в темы не касавшиеся его он не встревал, а в темы касающеюся его он просто никого не впускал, и вообще там было только два мнения — его и неправильное.

Постучавшись костяшками пальцев, Трофим замер. Секретарши не было, поскольку база была не резиновая, хотя комната для нее была обставлена. Водопьянов прекрасно знал кто за дверями, через видеокамеры, которые просматривали все без исключения лаборатории минус четвертого и коридоры жилых помещений на минус третьем уровне.

— Заходите, — раздалось негромко.

Трофим неизвестно для чего кашлянул и медленно вошел. Кабинет директора представлял собой квадратную комнату, четыре на восемь метров, покрытый бежевым в черную крапинку ковром, недостающим справа и слева до стен по пол метра. Слева от двери находился длинный черный кожаный диван, за ним журнальный столик. Чуть дальше, тоже слева стояло несколько стильных книжных шкафов, со стеклянными дверцами под ключ. Прямо располагался стол для совещаний в окружении нескольких стульев и сам стол начальника за которым сидел Водопьянов, на высоком кожаном кресле на колесиках. Правая стена отсвечивала произвольными картинами художников абстракционистов. Трофиму казалось, что если у человека нет вкуса, то можно просто повесить на стену нечто этакое, вроде нарисованных фиолетовых квадратов и полупрозрачных зеленых треугольников и никто из входящих в этот кабинет не докажет что оно тут неуместно.

Внешний вид директора, как обычно не выражал ничего неожиданного. Синий неяркий деловой костюм на белую рубашку без галстука. А вот на диване слева сидел гость, совершенно не знакомый человек. Примерно ровесник Трофима, джинсы и белая рубашка в синюю клетку. На вид довольно уставший. Одутловатое лицо, короткие ржаные волосы, слипшиеся и примятые, пухлые щеки, небольшой нос, по разному торчащие уши и яркие голубые глаза. Глаза удивительно внимательные и наполненные. Складывалось такое ощущение, что этот человек привык много и убедительно говорить, при том что у него всегда было что сказать. Одновременно человек с такими глазами мог много и внимательно слушать, его слегка прищуренный взгляд улавливал мельчайшие детали в собеседнике.

Водопьянов одним движением закрыл ноутбук и указав взглядом на место за столом, перегнувшись через стол положил какую-то бумагу.

— Здравствуйте. Подписывайте Трофим Аристархович, — его голос лишенный эмоций звучал буднично.

Трофим сел, взял листок и по возможности быстро прочитал. Выговор или объяснительная или что бы там ни было не являлись для него неожиданным, но тут черным по белому под словом «заявление» было написано: «Прошу перевести меня в НИИ Ладога, для продолжения научно-исследовательской деятельности». Научно исследовательский институт Ладога, ученый знал прекрасно, то еще тухлое место. Конечно, говорят там тоже много что сделали специально для ветки некробиологии, даже целый этаж вроде как отвели и оборудовали, но максимум что там можно было сделать, это исследовать образцы тканей. Толку от этого на сегодняшний день было ноль. Все прорывы совершались здесь и сейчас в полевых условиях, на острие науки был он Гудин, а сейчас его убирают из обоймы, когда он готов был сделать свой прыжок в мировую науку и практически претендовать возможно, пусть и в самых смелых снах, даже на Нобелевскую премию. Это было просто предательством со стороны Водопьянова. Потрясенный ученый несколько раз, не веря своим словам перечитал короткие строчки заявления.

— Нет… я не подпишу это. Это… это…, — с трудом подбирая слова проговорил ученый, борясь со вспышками ярости и отчаяния, пытаясь нащупать почву, уходящую из под ног. Водопьянов ничего не говорил, через амбразуры сощуренных глаз наблюдая за переводимым им в тыл сотрудником. — Это неправильно. Это… я не смогу заниматься наукой в Ладоге, — наконец сформулировал хоть что-то Трофим.