Янтарин

— Я не… не понимаю, — прогнусавил клыкастый. Лицо его было залито кровью, он всё больше серел и в сознании, скорей всего, держался из последних сил. Жёлтые глаза его были расширены и с ненавистью взирали на агрессивную драконью тушу.

— Фелиш-ша, переведи, — не оборачиваясь попросил Янтарин.

— Он сказал, — принцесса потёрла ноющие виски, — сказал, что Повелителю Душ до меня не добраться.

— С-слово в с-слово, Фелиш-ша, — прошипел Янтарин.

— Он говорит: "Передай падальщику, что её он получит только через мой труп".

— Уяс-снил?

— Уяснил?

— Д-да.

— И ещ-щё одно. Я ос-ставляю тебе жизнь…

— …он оставляет тебе жизнь…

— …чтобы ты с-смог передать это пос-слание…

— …чтоб ты передал это послание…

— …падальщ-щику…

— …своему хозяину…

— Фелиш-ша!

— …падальщику…

— …но я хоч-щу з-снать твоё имя…

— …он желает знать твоё имя…

— …чтобы з-снать, кого я убью при с-следующ-щей наш-шей вс-стрече…

— …ему нужно имя того, кого он собирается убить в следующий раз…

Вампир скосил взгляд на девушку. Потом медленно перевёл обратно на дракона. Впился зрачками в его поалевшие глаза. Он тоже собирался запомнить нынешнюю встречу.

— Вертэн. Моё имя — Вертэн.

— Вот и отлич-щно. Фелиш-ша, нам пора. Воздух з-сдесь смердит тухлятиной.

— Что это было?! — дракон тяжело гупал, сшибая хвостом густые высокие травы. — Какого леш-шего ты не з-свала на помощ-щь?

Принцесса молча паковала венец и рог единорога. Проклятые штуковины никак не желали лежать вместе. Витая кость то и дело бабахала лёгкими зарядами энергии, не желая мириться с куда более мощным артефактом под боком, а венец недовольно гудел и в ответ стрелял электрическими импульсами. В конце концов они подпалили ветошь, в которую их упаковывали.

— Ба-алин!

— Что?

— Обожглась, — девушка недоумённо уставилась на взбухшую волдырями пятерню.

Дракон замер, склонил голову к ладони.

— Ож-шоги артефактов дорогого с-стоят. Дай залеч-щу.

Он открыл пасть, в горлянке заклокотал огонь, такой же чистый и прозрачный, необычного янтарного оттенка, как и тот, которым дракон лечил слепоту. Но принцесса, вместо того, чтоб подставить повреждённую руку под заботливые языки пламени, дёрнулась в сторону.

— Не подходи ко мне!

— Да не прич-щиню я тебе вреда, — угрюмо рыкнул дракон. — Давай с-сюда с-свою лапу.

— Пошёл вон от меня. Я в твоей защите не нуждаюсь. И помощи мне не надо — ни от тебя, ни от Гельхена, ни от кого другого.

— Ч-што за чуш-шь ты городиш-шь, принцес-с-са?

Девушка сжала в кулак здоровую кисть.

— Чушь? Чушь?! Я горожу?!! А что городил ты там, на поляне, когда растекался по поводу, какая я теперь защищённая. Через твой труп, говоришь? Да плевала я на твой труп! И Мортемир плевал! И никому не надо пускать пыль в глаза, и доказывать, насколько ты крут. Ты уже зарекомендовал себя. Десять лет назад, помнишь? Никакие слова не заставят поверить, что ты действительно быстрее сдохнешь, чем спасёшь меня. Не смей говорить подобного, гадина! Всё ты врёшь, врёшь, ВРЁШЬ!!!

Янтарин молча смотрел, как кричащая девчонка шлёпнулась на колени, как, не замечая боли, сжала уже оба кулачка, как побежала-разлилась чёрная выгоревшая полоса травы. Пожухла и осыпалась… с тем же едва уловим хрустом, что и листва на деревьях на той поляне.

Она предпочла сразиться с выродками Вертэна самостоятельно, чем позвать его на помощь.

— Я не вру, — спокойно сказал дракон. Подумал и сел. — Ты з-сабыла — мы не умеем врать.

— А ты умеешь. Ты говоришь мне о том, что ты невиновен, но как я могу верить словам существа, которое и когтем не шевельнуло, чтобы спасти свою всадницу?

— Я не говорил, что невиновен. Я единс-ственный во вс-сём виноват…

— Именно!

— …и я приму любую твою кару.

Девушка сощурилась. Глаза дракона закрылись, голова склонилась к земле в знак подтверждения сказанного.

Кулаки разжались.

…кара?..

…языки погребального костра. Такие же алые, как фениксова кровь. Такие же алые, как пламя золотого Янтарина… Такие же алые, как его же глаза сегодня утром…

— Ты можешь играть в благородство и даже требовать себе наказания, но ничто не сможет вернуть мне мамы: ни слова, ни поступки. Я просто хочу, чтобы ты страдал так же, как и я. Как и мой брат. Как и мой отец.

— Что ж… — Янтарин лёг перед своей всадницей, положил морду на лапы, чтобы быть на одном с ней уровне. — Можеш-шь не переж-шивать. Ни проходит и минуты с-с того дня, чтобы я не думал, не перебирал в памяти, что я мог с-сделать и чего не с-сделал. Каждый вдох, выдох, каждый глоток воз-сдуха и вс-сякая мыс-сль…

Трава по поляне стала вспыхивать клочками, постепенно расширяя круг.

— Все твои мысли меня не волнуют. Ты всего лишь большая саламандра, которая научилась разговаривать, вот и всё.

— Ты глуха в с-своём гневе, принцес-с-са. Ты науч-щилас-сь с-слыш-шать меня, так поч-щему же ты не хочеш-шь с-слуш-шать?

— Что? Ты… обвиняешь… меня?

— Прош-шу: вс-слуш-шайся. Увидь моими глазами.

— Нет! Я не хочу смотреть на неё через твои воспоминания. Я не буду порочить память о ней мыслями её же убийцы.