Янтарная комната

Бешеный ветер умчался прочь. Острые смерчи соленых брызг, крутившиеся над палубой, мешавшие дышать и смотреть, рассеялись, — и кругом сразу прояснело. Холодное небо, затянутое мрачными тучами, у горизонта открылось. Выглянуло низкое полярное солнце и осветило бескрайние пространства океана.

Ледяные волны, с крутыми кипящими гребнями, быстро успокаивались, как будто решили дать заслуженный отдых упрямому судну и его неутомимому экипажу, который уже снова трудился.

Под «всевидящим оком» старожила «Невы», боцмана Кузьмина, люди откачивали воду, ворвавшуюся в среднюю надстройку, проверяли крышки люков, затянутые парусиной, подтягивали крепления спасательных шлюпок… Да мало ли что надо было сделать на судне, выдержавшем только что свирепый трехсуточный шторм!

Он был неутомим, этот «морской волк» с облысевшей головой, круглой как шар, и прокуренными усами-сосульками. Команда побаивалась и любила его, за глаза называя Кузьмичом. Неторопливо обходил Кузьмич судно, придирчиво осматривал, как идет работа, учитывая, что и во время аврала у людей всегда находятся свои личные дела, без которых можно было бы в такое время и обойтись.

Ничего не пропускал глазастый Кузьмич, однако на этот раз не заметил, как у вентиляционного раструба остановились двое: радист Пархомов и рулевой Силантьев. Оба возбужденные, красные.

— Накрепко прикуси свой язык! Понятно?! — угрожающе шипел Пархомов. — Или Кирилл Пархомов свернет тебе голову, как цыпленку!

Силантьев молчал.

— Дай сюда! — Пархомов протянул руку. — Фома! Последний раз говорю, — выкладывай, или будет плохо! Пархомов слов на ветер не бросает! Понятно?!

Силантьев был на голову выше Пархомова, плечистее и явно сильнее. Но он молча вытащил из-за пазухи какой-то конверт, сунул его в протянутую руку и угрюмо зашагал прочь.

Кузьмич в это время подходил к камбузу. А там тоже уединились двое из молодежной части экипажа: Коля Петров, секретарь комсомольской организации судна, курносый паренек с курчавой головой, и Женя Муратов, «юный художник», постоянно оформлявший судовую стенгазету и начинявший ее острыми карикатурами и шаржами.

Они стояли лицом к лицу, взъерошенные, словно молодые петухи, готовые наброситься друг на друга.

— Ты сорвал выход стенгазеты в срок, — вполголоса, но горячо говорил Коля Петров. — Мы заставим тебя нарисовать карикатуру на самого себя!

— А ты, Колька, как секретарь, — балда, коли не понимаешь такого случая! Я показал тебе, что делал… Это не финтифлюшка какая-нибудь, а нужное!..

Увидев подходившего Кузьмича, ребята оборвали ссору и быстро разошлись по своим местам. Но спустя некоторое время у люка, где шла работа, вокруг Муратова столпилась большая группа команды. Все с интересом рассматривали вылепленную из хлебного мякиша и раскрашенную тушью фигуру Гитлера.

Звериный наклон головы, со зловещей челкой, нависшей на лоб, свирепый взгляд исподлобья, засученные рукава и в руке, огромный топор палача, со свастикой на лезвии, опиравшемся на плаху, — таков был портрет главаря немецкого фашизма.

Хлебная фигурка ходила по рукам, вызывая восхищение мастерством Муратова, талантливо и остро выразившим кровавую суть гитлеризма.

— Ну, Женька, попался бы ты в лапы к фашистам, — они оторвали бы тебе пальцы, выкололи глаза и казнили бы по частям! — сказал приятель Муратова, Лёша Парменов.

— Руки коротки добраться им до Женьки! — откликнулся довольный Муратов.

— Товарищи, что за митинг во время работы?! — подал голос подошедший боцман. — Аврал — и развлечения!? — Люди бросились врассыпную. Однако и Кузьмич долго вертел в руках хлебную фигурку, рассматривая со всех сторон.

— Учиться тебе надо, Женя, — задумчиво сказал он. — Толк из тебя большой будет…

А в это время в каюте капитана Шерстнева происходил примечательный разговор.

— Вы, Борис Андреевич, сугубо штатский человек и не вполне понимаете обстановку, — сказал Шерстнев единственному и особому пассажиру «Невы» — Рынину. — Если вы не возражаете, я вам коротко все объясню.

— Пожалуйста, Василий Иванович, объясните, — согласился Рынин и закурил. Его тонкие брови чуть сдвинулись; серые, внимательные глаза прищурились.

Первый помощник капитана, Борщенко, несмотря на приглашение Шерстнева, в разговоре участия не принимал. Он осторожно уселся в заскрипевшее под его тяжестью кресло и, подперев широкой ладонью гладко выбритый подбородок, улыбнулся. Шерстнев недовольно покосился на него и снова обратил все внимание на Рынина.

— Так вот, Борис Андреевич, — начал он свои объяснения. — Шторм слишком разбросал наш караван. Экскортные корабли заняты сейчас розысками судов, чтобы снова собрать их в одну колонну. На это уйдет не менее суток, потому что радиотелефонная связь между судами и экскортными кораблями потеряна.

— Понятно, — спокойно сказал Рынин. — Ультракороткие волны ограничивают действия радиотелефонов на расстоянии.

Шерстнев сердито пошевелил седыми усами.