Янтарная комната

КОЛЯ ПЕТРОВ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ КАПИТАНУ

Радостно переговариваясь, успокоившиеся моряки по очереди поднимались на корабль. Там их сразу же отводили в сторону.

Шерстнев поднялся последним. И его поразили необычные тишина, темнота и безлюдие на палубе. Странно было и то, что из товарищей с «Невы» здесь никого не было.

Трое незнакомых, в непромокаемых плащах, стояли перед Шерстневым. Дальше виднелись еще двое, с автоматами, мрачно поблескивающими в полутьме. Между автоматчиками — Коля Петров.

— Иди за мной и не оборачивайся! — приказал провожатый в плаще.

Грубое обращение и акцент поразили Шерстнева, и его обожгла мысль: «Немцы!»

В этот момент он услышал впереди возню и крик Петрова:

— Это фашисты, Василий Иванович!

С нелегкой для своих лет стремительностью Шерстнев рванулся обратно к борту. Но тяжелый удар настиг его сзади и свалил с ног.

— Дай сюда свет! — раздался возглас по-немецки.

Луч прожектора метнулся на палубу и осветил пытающегося встать Шерстнева и Колю Петрова, которого автоматчики держали под руки.

Отчаянным усилием Коля вырвался и бросился на помощь Шерстневу.

— Стой! Буду стрелять! — крикнул по-русски немец в плаще, выхватывая пистолет. — Стой!..

Коля не остановился. Но добежать до Шерстнева ему не удалось. Навстречу, один за другим, раздались несколько выстрелов. Ноги его подогнулись, и он опрокинулся навзничь. Рука, в последнем усилии протянутая к Шерстневу, с глухим стуком вяло откинулась на железную палубу.

— Зачем стрелял? — опросил другой немец в плаще. — Они все коммерческие. Военных среди них нет.

— Если он побежал, — надо было стрелять! — жестко сказал стрелявший. — Жалеть нечего: он русский!

— Ну ладно. Сбрось его за борт. А мы пошли.

Шерстнева, который уже встал, подхватили под руки и грубо потащили вперед. Спустя несколько минут его втолкнули в тесную, освещенную каюту. Там были еще трое вооруженных немцев. Они прижали Шерстнева к стене и быстро обыскали, вывертывая из карманов все содержимое. Сорвали с руки часы. Сдернули с шеи шерстяной шарф.

Потом Шерстнева снова подхватили под руки, вывели из каюты и потащили мимо орудийной башни, между каких-то надстроек, до люка, у которого стояли автоматчики. Один из них открыл крышку, и Шерстнева бесцеремонно сбросили в зияющее отверстие.

«Кажется, конец», — подумал Шерстнев. Но заботливые руки товарищей подхватили его на лету и поставили на ноги.

— Василий Иванович, вы? — услышал он шепот Борщенко. — Больше там никого нет?

— Нет, больше там никого нет, — с трудом сказал Шерстнев. — Коли Петрова уже не будет.

— Сейчас, Василий Иванович, мы вас устроим, чтобы вы прилегли, — не поняв последних слов Шерстнева, продолжал Борщенко. — Сейчас… Потерпите…

— Нет больше Коли Петрова! — громко повторил Шерстнев, и голос его дрогнул. — Погиб Коля! Бросился на помощь мне — и его убили.

Наступила мертвая тишина. Молчание было тяжелое и долгое.

— Как это случилось? — спросил, наконец, Женя Муратов.

Шерстнев рассказал. И снова несколько минут стояла тишина. Потом все завозились, зашептались.

— А где раненые? — спросил Шерстнев у Борщенко.

— Их сразу же забрали в корабельный лазарет.

— А Борис Андреевич?

— Я здесь, Василий Иванович, не беспокойтесь, — отозвался Рынин.

— Василий Иванович, — зашептал в ухо Шерстневу протиснувшийся к нему комсомолец Сережа Степанов. — А у Жени Муратова фашисты нашли в кармане Гитлера… Что-то будет? Наверно, Женю повесят.

— Рисунок, что ли, какой? — забеспокоился Шерстнев.

— Нет, слепил из хлеба.

— А где Женя?

— Здесь, в углу, с Лешей. Женя!.. Иди сюда!.. Женька!..

— Сейчас! — отозвался тот из угла, где шептался с Лешей Парменовым.

Шерстнев подозвал Борщенко, и они о чем-то тихо переговорили.

— Ну, кому я нужен? — спросил пробравшийся на голос Степанова Муратов.

— Женя, какого Гитлера нашли у тебя фашисты? — спросил Шерстнев.

— Я его, Василий Иванович, разделал под орех! Слепил настоящим палачом, с топором на плахе…

— Когда тебя вызовут, скажи, что делал не ты, — посоветовал Сережа Степанов. — Назови кого-либо из погибших.

— Зачем я буду скрываться? Я им еще и не то сделаю за Колю!..

— Здесь, ребята, придется вести себя осторожнее, — строго сказал Шерстнев. — Мы тут подумаем, что делать. И вам придется нас слушаться. А пока ползите в свой угол.

Комсомольцы послушно убрались.

— Кирилл! — позвал Борщенко.

— Ну зачем тебе Кирилл? — хрипя и шепелявя, отозвался Пархомов.

— Куда ты запропал и почему тебя не слышно?

— Заехал я фрицу в ухо, а он мне ответил в зубы. И другой фриц ему помог. Расквасили Кириллу Пархомову нос и губы. Трудно говорить…

— Ну, коли так, — молчи. После потолкуем. Если тебе трудно говорить, то слушать ты сумеешь.

— А мне, сукины дети, ребра наломали, еле дышу… — подал голос Кузьмич.

— Вот что, Андрей, — сказал Шерстнев. — Скоро начнут таскать людей на допросы. Пока мы все вместе, надо кое о чем договориться…

— Да, Василий Иванович, — это действительно важно.

— Пригласи всех поближе, Борис Андреевич, а вы здесь?..

— По-прежнему около вас, Василий Иванович, — отозвался Рынин. — Прислушиваюсь ко всему и думаю…

— Невеселые думы? Да?..