Янтарная комната

Широко расставив ноги и с гордо поднятой головой, он стоял перед огромным, во всю стену растянутым знаменем со свастикой, в сшитой по фигуре форме и в широких галифе. К своим сатрапам он обратился с проникновенной речью о гении фюрера, а в конце воскликнул:

— Кёнигсберг останется немецким! Восточная Пруссия никогда не будет отдана врагу! Борьба до последнего человека — наш долг! Да здравствует наш фюрер Адольф Гитлер! Зиг хайль!

Присутствующие вскинули правые руки и подхватили:

— Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!

Вахтер тоже поднял руку и кричал вместе со всеми. «Простите меня, — думал он при этом. — Не осуждайте меня, я делаю это ради Янтарной комнаты. Победа настанет. Она стоит у двери, уже слышно её дыхание».

На улицах Кёнигсберга, на всех свободных стенах, на остатках домов, на щитах и кузовах грузовиков, на транспарантах и во всех газетах были размещены новые призывы к населению. Лозунги, которые говорили больше, чем сообщения вермахта, статьи Геббельса в журнале «Рейх» или каждая программа по имперскому радио. Эти лозунги говорили о закате, который отрицали и не хотели замечать правители.

«Фюрер ждёт от тебя жертву для вермахта и ополчения».

«Одень свою гордость,

Своего ополченца в форму.

Освободи свой шкаф и сундук.

Неси всё нам».

«На священную народную войну за немецкую родину и наше будущее».

«Наша непреклонная воля:

никогда не быть рабами у англо-американского капитализма,

никогда не быть большевистскими подневольными работниками в Сибири!»

«Гитлер, приказывай... Мы следуем за тобой!»

Люди пробегали мимо этих изречений, не обращая на них внимания. На лицах отражался страх за свою жизнь. Есть ли ещё спасение? Что сделают русские, когда захватят Кёнигсберг? Всё уничтожат, как утверждает пропаганда? Этот вопрос задавал себе и доктор Финдлинг. С 3 января он жил один в подвале «Кровавого суда», поскольку, воспользовавшись связами, посадил жену на пароход из Кёнигсберга на Данциг. На прощание он сказал ей:

— Марта, не плачь, я тоже уеду, обещаю. Уезжай из Данцига в Берлин и жди меня там. Если в Берлине станет небезопасно, уезжай к своей кузине Луизе в Ганновер. Где-нибудь мы снова увидимся, а я как-нибудь выберусь отсюда, когда узнаю, что станет с Янтарной комнатой.

— Янтарная комната! Янтарная комната! Везде только Янтарная комната! Проклятая Янтарная комната! — Вздрагивая от рыданий, она прижалась к нему и обхватила его голову обеими руками. — Поехали вместе, Вильгельм. Поехали вместе, умоляю тебя. Ты хочешь пожертвовать собой из-за этой проклятой комнаты?

— Это не жертва, Марта. Это просто моя обязанность.

— Ты готов умереть из-за нескольких янтарных досок? Это же бессмысленно, Вильгельм! Вы украли Янтарную комнату у русских…так пусть они заберут её назад.

— Ты ничего не понимаешь, Марта.

Он проводил её до парохода, а потом помахал вслед, когда она поднималась по трапу на борт. В прошлом это был прогулочный пароход, совершавший увеселительные поездки вдоль побережья Балтийского моря. С трёхдневной остановкой для купания на острове Узедом. На прекрасных морских курортах в Герингдорфе или Мистрое. Смех сквозь слёзы… Теперь его перекрасили в серый цвет и использовали как вспомогательное судно.

— Мы снова увидимся, любовь моя… — тихо произнёс Финдлинг, когда она вся в слезах стояла у поручней. Такая маленькая и нежная, какой он её никогда еще не видел. — Счастливого пути, любимая… Теперь ты в безопасности.

Доктор Финдлинг никогда не узнает, что двумя днями позже севернее Рюгенвальда советская подводная лодка выпустит по кораблю две торпеды и потопит его. Никто не спасётся.

Но в этот день, 10 января 1945 года, Яна ликовала, смеялась, плакала и всхлипывала у Михаила Вахтера на шее, кружилась с ним по комнате и повторяла дрожащим голосом одно и то же:

— Он жив! Он жив! Он жив! Николай жив! Он передал нам весточку и привет! Привет! Он сейчас в Ленинграде. Он жив… он жив… он жив… — Потом она упала как подкошенная. Вахтер поднял её и уложил на старый плюшевый диван.

Николай жив. С ним всё хорошо. Боже, о Боже, как мне отблагодарить тебя?! У меня снова есть сыночек. Я упаду перед Тобой на колени, Великий Боже, как ты милостив к нам…

Он действительно опустился на колени перед складной иконой из латуни, рядом с которой в «гинденбургском светильнике» мерцал тоненький огонёк пламени, сложил руки и молился. Теперь он был и счастлив, слёзы бежали по его лицу, а сердце, казалось, от радости забилось с новой силой.

— Николай, мой сыночек, жив. О Господи, сколько милости ты нам даришь.

***

Приказ маршала Черняховского,

командующего третьим Белорусским фронтом,

от 12 января 1945 года