Читаем Янтарная сакма полностью

На улице уже собрались все поморы, что были в селе. В стороне, на песчаном берегу, вытащенные до половины корпуса, чернели в прибойной волне шлюпки с иноземных кораблей. К толпе возле старостиного дома медленно шли шестеро иноземных капитанов, заранее снявши шляпы. Их уже оповестили о судьбе убиенных купцов.

Великий князь оглянулся на капитанов, когда про них шепнул Шуйский.

— Тела им отдай, Шуйский, пусть тела заберут.

— А головы?

— Сейчас же вбей колья здесь, на берегу, и пусть татары посадят на них те головы мордами в сторону моря! Намёк всем приезжим!

Иноземные гребцы со шлюпок, мараясь в крови, потащили безголовые купеческие тела по лодкам. Головы открытыми безумными глазами смотрели в даль Белого моря.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ


За толмача выступил тонкий и сухой архангельский мужик, слегка хромоватый. Толковал он добротно, сразу за князем, будто эхом служил у Ивана Третьего.

— Немцы! — рявкнул великий князь. — Нонешнее дело... — он показал на кровящие головы, — есть наказ будущим заморским купцам и капитанам, возжелавшим посетить Русскую землю. Наказ простой: пришёл — плати, ушёл — плати, купил — плати. Тяготного ничего в тех платежах вашим купцам нет. А чтобы купцы лучше считали, с этого дня я оставляю здесь моих людей числом в сотню. Половина имеет пищали с огненным боем...

Староста рыбарей подсунулся сзади под плечо великого князя:

— Сотню людей, великий князь, обустроить же надобно. Избы жилые нужны, изба мыльная, изба столовая, изба сторожевая, изба счётная, подьяческая...

Иван Третий обернулся к старосте:

— Мудёр же ты, мужик! Раз имеешь такое правильное рассуждение, станешь здеся пока заместо воеводы. И с его правами. А избы... Ты правду баешь, зима катит. Но мне татары докладали, что по Двине сюда движутся плоты, сотня плотов отменного строевого леса. Вот из чего будешь избы ставить! Уразумел? Давай! Бери людей и шилом гони за плотами!

Тяжёлый, плотный капитан с большого английского корабля выступил вперёд и что-то зло проговорил. Толмач тут же перевёл англицкие глотательные звуки на чистую русскую речь:

— Говорит, что это его плоты плывут по Двине. Его купец их купил, он их хозяин. Хозяин двух тысяч брёвен!

— Надёжа Черемис! — крикнул, услышав перевод, конюший Шуйский.

— Погоди орать, — остановил любимчика великий князь. — Сам разберусь.

— Что ты! — испугался Шуйский. — Глянь, какая у него шея толстая. Два раза саблей махнуть придётся, чтобы этот вор голову уронил наземь. А тебе, великий княже, два раза махать сабелькой невместно!

— Годи, сказал! Разбор пойдёт в ином разряде. Слышь, англ! Сколько твоим купцом было уплачено за лес?

Англ ответил без раздумий.

— Не врёт, великий княже, что покойный его купец уплатил по три шиллинга за десяток брёвен, — шепнул толмач. — Только, по совести говоря, у нас не меньше двух шиллингов стоит каждое бревно. Лес-то в плотах — мачтовый! Одна лесина в десять сажень[54] длиной! Англ волокёт его к себе не дом строить, а корабли. И у них там такой лес идёт по пять шиллингов за бревно!

— Да, золото, а не лес. Я твой лес перекупаю, англ! Даю дороже — по три шиллинга за бревно! Плачу не серебром, плачу золотом!

— В тех плотах две тысячи строевых брёвен! — разошёлся считать толмач. — Это будет...

Шуйский подсказал сзади, тихо:

— На венгерские деньги выйдет самая малость — всего сто десять золотых дублонов за тот лес! По англицкому счёту. Даже выйдет с переплатой, великий княже!

Иван Третий отвязал от седельной сумы два кожаных кошля, подкинул их на руке.

— Ну, тут станет сто золотых. Полагаю, что хватит. Возьми расчёт англ!

Шуйский подскочил, переял у князя деньги, поднёс английскому навигатору. Делать нечего. Тот куснул несколько монет, потряс в руке. Тяжеленные монеты, золотые. Капитан сунул кошли в широкие карманы кителя, повернулся и пошёл к своей шлюпке.

— Теперь у меня слово к остальным корабельщикам. Я, великий князь Московский, государь всея Руси и володетель сих земель, забираю весь здешний товар под себя. На три года вперёд! Плачу золотом! Если давали честную цену за товар, что лежит сейчас в пузах ваших кораблей — плывите с миром. Если воровали, опрастывайте корабли. Старшинка! Считай!

Старшина рыбарей с опаской глянул на воеводу Сумарокова.

— Чего на него пялишься? Мёртвых не видал?

— Так он это, великий княже, он ещё... того... шевелится.

— На Москве замрёт навечно. Ты говори, что надо.

— А чего говорить? Скажу правду. У своих, у данов, или шведов, эти гады берут тюлений жир в три раза дороже, чем у нас. А уж про канаты и про лён я и не говорю, княже. Такого товара нигде нет, а они, вишь ты, орут, что у них единственных есть деньги. И нам за товар дают столько, сколько похотят. И правда тут ихняя. Кому мы свой товар продадим, окромя как не им? Ведь деньги-то нам нужны! Брату твоему, Юрию, подать нести в удел надо? Надо! Да нам прикупить чего — вроде ножей, пил, топоров... Иглы нам нужны особые, рыбацкую одёжу из рыбьей кожи шить. Такие иглы мастерят только шведы! Полный разор нам! Наших денег-то нет!

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Жанна д'Арк
Жанна д'Арк

Главное действующее лицо романа Марка Твена «Жанна д'Арк» — Орлеанская дева, народная героиня Франции, возглавившая освободительную борьбу французского народ против англичан во время Столетней войны. В работе над книгой о Жанне д'Арк М. Твен еще и еще раз убеждается в том, что «человек всегда останется человеком, целые века притеснений и гнета не могут лишить его человечности».Таким Человеком с большой буквы для М. Твена явилась Жанна д'Арк, о которой он написал: «Она была крестьянка. В этом вся разгадка. Она вышла из народа и знала народ». Именно поэтому, — писал Твен, — «она была правдива в такие времена, когда ложь была обычным явлением в устах людей; она была честна, когда целомудрие считалось утерянной добродетелью… она отдавала свой великий ум великим помыслам и великой цели, когда другие великие умы растрачивали себя на пустые прихоти и жалкое честолюбие; она была скромна, добра, деликатна, когда грубость и необузданность, можно сказать, были всеобщим явлением; она была полна сострадания, когда, как правило, всюду господствовала беспощадная жестокость; она была стойка, когда постоянство было даже неизвестно, и благородна в такой век, который давно забыл, что такое благородство… она была безупречно чиста душой и телом, когда общество даже в высших слоях было растленным и духовно и физически, — и всеми этими добродетелями она обладала в такое время, когда преступление было обычным явлением среди монархов и принцев и когда самые высшие чины христианской церкви повергали в ужас даже это омерзительное время зрелищем своей гнусной жизни, полной невообразимых предательств, убийств и скотства».Позднее М. Твен записал: «Я люблю "Жанну д'Арк" больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно».

Дмитрий Сергеевич Мережковский , Дмитрий Сергееевич Мережковский , Мария Йозефа Курк фон Потурцин , Марк Твен , Режин Перну

История / Исторические приключения / Историческая проза / Попаданцы / Религия
Улпан ее имя
Улпан ее имя

Роман «Улпан ее имя» охватывает события конца XIX и начала XX века, происходящие в казахском ауле. События эти разворачиваются вокруг главной героини романа – Улпан, женщины незаурядной натуры, ясного ума, щедрой души.«… все это было, и все прошло как за один день и одну ночь».Этой фразой начинается новая книга – роман «Улпан ее имя», принадлежащий перу Габита Мусрепова, одного из основоположников казахской советской литературы, писателя, чьи произведения вот уже на протяжении полувека рассказывают о жизни степи, о коренных сдвигах в исторических судьбах народа.Люди, населяющие роман Г. Мусрепова, жили на севере нынешнего Казахстана больше ста лет назад, а главное внимание автора, как это видно из названия, отдано молодой женщине незаурядного характера, необычной судьбы – Улпан. Умная, волевая, справедливая, Улпан старается облегчить жизнь простого народа, перенимает и внедряет у себя все лучшее, что видит у русских. Так, благодаря ее усилиям сибаны и керей-уаки первыми переходят к оседлости. Но все начинания Улпан, поддержанные ее мужем, влиятельным бием Есенеем, встречают протест со стороны приверженцев патриархальных отношений. После смерти Есенея Улпан не может больше противостоять им, не встретив понимания и сочувствия у тех, на чью помощь и поддержку она рассчитывала.«…она родилась раньше своего времени и покинула мир с тяжестью неисполненных желаний и неосуществившихся надежд», – говорит автор, завершая повествование, но какая нравственная сила заключена в образе этой простой дочери казахского народа, сумевшей подняться намного выше времени, в котором она жила.

Габит Махмудович Мусрепов

Проза / Историческая проза