Янтарное взморье (СИ)

— Мась, Хэтти поставь на охрану барда, — продолжил командовать Рэй. — Хель подвижная, до Хэйт есть шанс достучаться, если станет совсем жарко… в текущем раскладе: мокро. А Вал, пока играет, натуральная недвижимость. Играет-то красиво, будет жаль, если сорвут ему концерт.

— Нашел сторожевую собаку, — проворчала гномка, но указание выполнила. — Ладно, лапу и голос подать не затребовал.

Общение команды и подготовка к бою фиксировались сознанием Хэйт, но так отстраненно, словно это происходило на другом слое реальности. Пожалуй, в данных обстоятельствах уместно было бы сравнение с рыбкой, что с небольшой глубины наблюдает за появлением кругов на поверхности воды. Она отмечает изменения, но не видит мальчишку, который бросает камешки в море, чтобы те прыгали, делали «блинчики», не слышит его азартного смеха. Рыбке видны лишь круги на воде.

Художница делала наброски. На предельной для себя скорости, без детализации, лишь основные моменты — зримые «якоря», чтобы упустить как можно меньше и потом, в более спокойной обстановке, выбрать лучшие «кадры». Облечь их в цвет, дать им форму, движение, эмоции… Кто-то спросит: откуда движение и эмоции у статичного куска бумаги или холста? Хэйт на такой вопрос лишь отмахнулась бы и посоветовала взглянуть на работы мастеров прошлого.

Записать видео, и уже с него выбирать моменты — простой путь, но на нем теряются живые эмоции смотрящего. Есть звук, движение, момент — ах! — до бисеринок слез восхищения в глазах наблюдателя, есть первый, самый яркий пик эмоций. Повтор смажет эту яркость: изначальный восторг не растает бесследно, но запредельность чувств размоется.

«Зато ведь можно пересматривать самое-самое!» — возразят иные, и будут правы. Так что видео Хэйт тоже писала, как и (предположительно) все присутствующие.

Листы с набросками сменяли друг дружку. Вот: Хель стелется над сценой, концы полупрозрачной ткани ложатся волной, снежный барс в прыжке перекусывает длинное тело ядовитой мурены, с беспечной улыбкой касается клавиш бард… Вот: танцовщица сгибает свое тело в какую-то безумную геометрическую фигуру, так, как человек вовсе гнуться не должен, музыкант уже не улыбается, он сосредоточен и решителен; голова-купол кубомедузы приподнимается на тонких прозрачных щупальцах, готовых сжаться и выплеснуть в сухопутных едкой отравой, да только струя пламени от саламандры уже рвется навстречу бледно-голубому куполу, в коем мерещатся черты уродливого лица…

Вот гнома, опускающая топор на зубастую голову неопознанного морского гада. Тогда же она читала спонтанную лекцию о мурмурации рыб, как следствие вопроса от Локи: «Причем тут мурчащие котики?» То ли вторая, то ли третья волна принесла с собою плотные шары, состоящие из мелких рыбешек, двигавшихся настолько синхронно, что издали казались единым организмом. Хель на этом наброске кружится юлой, и ткань закручивается спиралью вместе с демоницей. Бард продолжает играть. В его мире время остановило бег, закольцевалось в мгновении, когда счастье стало мелодией.

Здесь же: спиной к спине авантюрист и убийца, разделывающие это бесчисленное множество рыбешек на филе, и Монк в сфере зеленоватого света; блики от сферы не позволяют утекать жизням друзей сквозь множественные ранки — воплощенный Эдикт: Жизнь, одно из новообретенных с классом Вершитель умений.

В какой-то миг плавная мелодия набрала темп. Вобрала в себя звуки схваток Ненависти с морскими тварями, их ярость и раж. От гневного моря музыка взяла напор и мощь, неукротимость и величие. «Симфония великой сечи», — потянуло на пафос Хэйт, когда случился этот переход. Чуткое тело танцовщицы подхватило запальчивый порыв, движения ускорились, стали шире, темпераментнее.

Сфера молний украсила зал филармонии яркими вспышками. Демоница не прерывала танца: изгибы тела в изгибах молний ткали узор безудержной пляски. Фурия в родной стихии — в бою, безудержная и ослепительная.

Полчаса передышки дает сфера молний вымотанным непрестанной битвой игрокам. Разрушительная сила молний для подводных созданий едва ли не губительней огня. Но вот последний разряд ударяет в осклизлую тварь, выбивает из той все здоровье и гаснет.

Подтопленный зал филармонии украшают многочисленные «гейзеры»: из-под воды выныривают и мчат к свету, к теплой плоти сухопутных черные морские ежи, бурые глубоководные удильщики и длинноногие красно-белые крабы-пауки. Они сопровождают главную гостью приморского курортного города — гигантскую цианею. Огромная медуза элитного ранга по-своему красива: купол в форме колокола двухметрового диаметра похож на грозовую тучу с вызолоченной солнечными лучами верхушкой. Под куполом как будто юбка из плиссированной коралловой ткани — или полураскрытый бутон удивительного растения. И пучки прозрачных тонких щупалец, благодаря которым медуза словно парит в водной взвеси.

— Локи, все, что горит — в цианею, — дает распоряжение кинжальщик.