Янтарные глаза

— Раз ты предлагаешь,— выдала она.

— Прекрасно. Заеду за тобой. Я знаю один замечательный ресторан…

— Лукас,— пискнула Пинки.

Воспоминание, преследующее ее весь день, не отставало.

Он воспринял это как сомнение.

— Ну, не заставляй себя уговаривать, Пинки! — перебил он ее с улыбкой.— Когда еще при твоем аскетичном образе жизни ты выпьешь хорошего вина? Одевайся и пойдем!

— Нет, я… Я только… — выдавила она.

Она не хотела вина. В ее мыслях был другой вкус, давний, из воспоминаний. Неописуемый аромат. Даже столько лет спустя она чувствовала его во рту.

— А ничего, если мы…

Он выжидающе смотрел на нее. Пинки поняла, что причин для смущения на самом деле нет.

— Было бы странно именно с тобой идти в винный ресторан,— сказала она.— Это пустая трата времени. Не пойти ли нам лучше в ссенскую чайную?

Казалось, его это удивило.

— Ты бы хотела туда пойти?

— Хотя бы посмотреть. Я никогда в жизни не была в таких местах.

Лукас недоуменно покачал головой.

— Это женское любопытство! — Казалось, что он хорошенько задумался, но в итоге пожал плечами.— Как хочешь. Для меня будет честью помочь своей даме расширить горизонты… хотя потом мы, возможно, с радостью забежим в тот винный ресторан.

— Неужели их чай так тебе не нравится?

Лукас посмотрел на нее, будто не верил собственным ушам. И рассмеялся. Это был искренний смех, никакой иронии — такого она не слышала от него уже многие годы.

— Ну ты даешь, Пинки!

— Что в этом смешного?

— Хватит издеваться! — Он не переставал смеяться.— Чай! Не нравится! Мне!

Он потряс головой.

— Хотя, с другой стороны, хорошо, что ты в таком приподнятом настроении.— Смех еще звенел в каждом его слове.— Это будет интересный вечерок.

В этот момент Пинки поняла, что случилось какое-то принципиальное недопонимание. Она не знала чего-то, что должна была знать, и это была настолько базовая информация, что Лукасу даже в голову не пришло, что она ею может не владеть. «Неужели ссенская чайная — это что-то совсем иное, чем просто… чайная?» Но раньше чем она решилась на маневры отступления, Лукас просто сказал:

— Ну, давай, через полчасика я у тебя,— и прервал связь.

Она вздохнула. Интересный вечерок?! Пинки казалась себе тем странным человеком, который отправился на кладбище в надежде найти там клад.

* * * 

Такая женщина, как Пинки — соответствующего нрава и соответствующего возраста,— способна одеться для вечера в течение нескольких минут. Правда, в свои шестнадцать она тоже простаивала у зеркала, чтобы оправдать шутки о женщинах и восполнить какую-то таинственную биологическую необходимость, однако в те годы она все решила раз и навсегда и с тех пор ей не приходится тратить время на это. Пинкертина Вард выяснила, что сливово-синий — это именно ее цвет, потому в шкафу было единственное универсальное праздничное сливово-синее платье проверенного временем фасона, единственные туфли проверенной модели и единственная губная помада проверенного оттенка. Иногда она их заменяла новыми, но других вариантов не рассматривала. Десять минут до приезда Лукаса она провела перед совсем другим шкафом.

Пинки открыла дверцы, взяла из коробки с фотографиями письмо отца Лукаса и бросила в сумочку. Затем снова вытащила. А потом сунула обратно. Сейчас у Судьбы был отличный шанс себя проявить, так как только от нее зависело, в какой фазе метаний позвонит Лукас. Дело не в том, что Пинки вообще не хотела передавать письмо. Была еще одна маленькая проблемка.

Сейчас, в тридцать три года, она бы точно ничего подобного не сделала. Но тогда ей было шестнадцать, и она была безумно, безнадежно — и совершенно бессмысленно — влюблена в Лукаса Хильдебрандта. Загадка, которую он из себя представлял, не давала ей покоя. Как и загадка, которой был маленький прямоугольник мицелиальной бумаги. Что ему может написать отец?!

Она открыла письмо.

Пинки думала, что найдет в конверте микрод с голографической записью. Или даже еще один лист бумаги с письмом, написанным от руки или напечатанным. Конверт не был подписан, потому она решила, что вместо разорванного может просто положить в новый и никто не заметит. Конечно, она не подозревала, каким образом пишут письма ссеане, и это было роковой ошибкой. В таких обстоятельствах она была обязана об этом знать.

Ну, теперь она знала. Они берут длинную полоску бумаги, на которой пишут письмо, а затем четко определенным образом складывают и склеивают. Она до сих пор вспоминала свой шок, когда поняла это. Никакого конверта. Ничего, что можно бы было заменить. И ничего уже не сделать незаметно, когда письмо разорвано на две части. Если она однажды захочет отдать это письмо, то придется признаться, что из любопытства ей хотелось его тайно прочитать. И более того…