Янтарные камешки

Как тянулся тот день, Андрюха плохо помнил. Палец распух, покраснел, в нём стреляло уже беспрерывно. Опущенный вниз, он отяжелевал, как варёная свекла, и так наливался болью, что терпеть больше не было сил. Руку всё время тянуло вверх.

На привале их строгий, но вежливый, с мягким городским говором младший политрук Михалёв собрал комсомольцев роты и провёл скоротечное собрание.

– У кого есть вопросы по резолюции, товарищи комсомольцы? – спросил он напоследок. – Итак, собрание постановило: бить немецко-фашистского гада… – И тут он увидел поднятую руку Андрюхи. – У вас вопрос, товарищ красноармеец? Пожалуйста. Прошу. Встаньте. Встать!

Андрюха подскочил, вытянулся по швам и захлопал ресницами.

– Желаете чем-нибудь дополнить? – спросил младший политрук.

– Да нет… Никак нет! У меня это… – И он малиново покраснел, что сам палец. – Никак нет!

– А зачем тогда руку тянете? – Политрук нахмурился. – Давно в действующей армии?

– Дак… вот токо.

– Токо. Ну, хорошо, раз уж встали. Выскажите свое мнение от имени своего взвода.

– Ну дак это… ну мы тут как все. Против гадов. Чтоб за лучшую жызнь без фашыстов в Европе и во всем мире. Чтоб того… на защиту социялистического Отечества, потому как мы все тут товарищы комсомольци… – Он слегка обернулся и попробовал было обвести рукой сидящих бойцов, но палец обожгло болью, и это заставило скривиться и замолчать.

Политрук поднял бровь, услышав странную окающую речь с обилием глубокого «ы», словно боец этим звуком давился, и мягкого «ци», словно цыкал слюной сквозь зубы.

– Так, а что вы понимаете под защитой социалистического Отечества? Объясните, пожалуйста. Не спешите. Своими словами.

Переминаясь, Андрюха невольно спрятал руку за спину, зацепил её там за ремень и поднял указательный палец вверх. Сзади гыкнули.

И тут Андрюха почувствовал себя как в школе у доски. У него хорошо получалось пересказывать заданный урок. Нужная страница учебника словно сама вставала перед глазами, и он просто зачитывал то, что мог на ней различить. Учителя хвалили его за хорошую память, а он по-другому не понимал. Просто ведь смотрел и читал. Вот и сейчас представил, что видит газету. Ту самую, припасённую для нужного дела, от которой каждое утро он отрывал по аккуратному прямоугольному кусочку. Утренний кусочек тоже имел две колонки. Левая – начало статьи «Сталь для фронта», на правой – конец заметки о митинге на московском заводе имени Лепсе.

– Гром завалочных машын, скрежет металла, вспышки мартеновских печей, – начал он с левой колонки, постепенно воодушевляясь, – звучат здесь как отзвук полевых сражений, как постоянное ежеминутное напоминание о фронте. Все шыре и шыре стахановский размах…

Политрук округлил глаза. Андрюха смутился, замолчал, потом почесал левой рукой голову и попробовал всё же выкрутиться:

– Дак это… Все на защиту социялистического Отечества, как сказано товарищом Сталином, я понимаю как… дак когда в колхозе у нас горело гумно, тут все и побёгли. Тушыть.

Политрук не удержался и улыбнулся.

– Чео ржоте-то? – обернулся Андрюха на ржущих красноармейцев.

Мишка Черезболотов ржал вместе со всеми. А чего ржать-то? Сам эдак же говорит. И все на деревне эдак говорят. Гад ты, Мишка. Предатель.

Зато потом Мишка всё хотел подлизаться. Смотрел на нарывающий палец и говорил, что лучше не подорожник, а надо помазать мёдом. Тогда высосет. И ведь нашёл где-то мёду. Но это было потом, когда в их колонну влили с полроты разношёрстных солдат, то ли выходивших из окружения, то ли бежавших и остановленных. Многие без оружия. Все они были злые, хмурые, в драных и замызганных гимнастерках, с чёрными от въевшейся грязи лицами и руками.

К двоим таким Мишка подкатился, услышав, что они тоже окают. Правда, оказалось, не земляки, а откуда-то с Волги, служили срочную в Белоруссии.

– Ёп! – Мишка уважительно присвистнул. – И куда вас теперь, мужики? – сочувственно спросил он, зашагав рядом.

– Куда нас, туда и вас. У всех путь один. От Разхерошина через Жоподралово до Подыхалово. С табаком как?

– Да хоть закурись, – сказал Мишка и кивнул на Андрюху, который придерживал табак для обмена. Хотя сам Мишка не курил тоже.

Неведомо какими путями, но к вечеру ему удалось выменять маленький кусок мёда, прямо в сотах, правда, уже обсосанных и пожёванных.

– Это даже хорошо, – объяснил он. – Только лучше пристанет. На вот, пожуй и сразу приложи.

Но приложенный к пальцу и примотанный бинтом воск лишь только усилил боль, когда твёрдыми краями стал врезаться в продолжающий раздуваться палец. Ночь Андрюха не спал, всё стонал, и что с ним происходило вплоть до самого того дня, до момента, когда во время атаки он воткнул свой штык в спину Мишки, помнилось совсем смутно.