Янтарные слезы Феникса

Растерянно передвинула колбу с вытяжкой яда гюрзы к прочим примесям опасного свойства, и уставилась на подрагивающие руки, не зная, как быть. Нет, быть определенно придется, тут и думать нечего, потому как одна часть меня уже неделю безумно ликует, периодически укладывая ладони на живот, и глупо улыбается. А вторая, более дотошная, порядком трусит и цепенеет, поскольку искусство пеленания ей попросту не знакомо. И это только один из примеров моего несовершенства.

А ведь я еще не сказала виновнику моего нынешнего состояния. Не от страха, что тоже запаникует. Муженек мой редкостной душевной крепости, угу, а иногда и черствости, наверняка станет, на руках носить и опекать всячески. А лабораторию замурует, заявив, дескать, пока не родишь, не пущу.

Он и без новости о пополнении в нашей едва-едва созданной семье сделался чуть ли не тоталитарен. Я только и слышу: "Это опасно, нет", "Без тебя Служба Безопасности не рухнет", или "Нельзя, я сказал". И главное, мои родители вместе с Аскрином млеют от этакой строгости, и умильно пускают по Фениксу слезинки. В общем, поддержки ждать не от кого, приходится отстаивать независимость самостоятельно. Периодически… Если не очень лень.

Жар прожигаемого пространства, вывел из раздумий, как сознательный прохожий подслеповатую старушку на другую сторону дороги. Явился… Подумалось мрачно, опять-таки лишь одной моей частью натуры. Той, что даже после замужества не перестала слыть повышенной языкастостью. А вторая напротив — затрепетала, заволновалась, и я едва подавила порыв кинуться в объятья возникшему на пороге любимому.

Ишь, поглядывает как лукаво, улыбается и меня разглядывает, будто цветное стеклышко мальчишка в жизни не видевший дива волшебней. Против воли, в солнечном сплетении волнительно защекотало. Стало легко и приятно.

— Жена моя… — небрежно откинув со лба челку, Демирин сделал неспешный шажочек к разделяющему нас столу.

Подкрадывается, значит.

— …я явился за долгом… супружеским, — без обиняков констатировал сей "кредитор", упираясь руками об столешницу, и выпячивая губы для поцелуя.

Вышло так потешно, что я не устояла, и все же чмокнула благоверного, быстро отпрянув, ибо хитрец, попытался сомкнуть ручищи на моей талии.

Хохотнула победно, враз позабыв про иррациональную обиду и горделиво вскинув подбородок, в знаке — размечтался, со значением уточнила:

— И сколько я задолжала?

— Адову неделю. Долгую, томительную, одинокую, беспросветную… — добавил в голос побольше смиренной трагедии рыжий комедиант.

В словах имелась правда, ведь с тех пор, как узнала о интересном положении, мне как-то стало не до романтики и иже с ней.

— Да-да, я поняла, как нелегко тебе пришлось, — оборвала хохмача, поскольку догадывалась — он так может еще прилично распинаться. После, изобразила вид, словно задумалась, а затем решительно заявила: — Приходи завтра, у меня сегодня нет.

Мир, не ожидавший такой наглости, опешил. Постоял с секунду, моргая, а затем решительно стал сдвигать мелкие детальки изобретателя на край стола, расчищая себе место для маневра.

А поскольку опытным путем стало доказано, что стол Рыжику в деле соблазнения не помеха, если не сказать наоборот, то… Естественно, я проявила беспокойство:

— Ты что это делаешь?

— Я? — деланное изумление. — Решил не верить тебе на слово. Ну, вдруг, да и завалялся.

И опершись о край светлого дерева ручищами, легко его перемахнул, тесня меня к окну и подоконнику, который впрочем, огненный ловкач тоже использовал не по назначению, руководствуясь тем, что живем мы уединенно.

Все что могла противопоставить натиску жениховских рук и губ, давно потерявших всякий стыд, и не спешащих заново его отыскивать, так это упереться некоторым ладонями в грудь. В мужественную такую, надежную, со шрамиком на левом плече, который я любила особенно томно выцеловывать…

Так, если мысли и дальше станут брать такой вираж, то мы с ними несомненно падем… в его объятья. А я… А что, собственно, я? Можно подумать всерьез обижена. Одна только видимость. Отголосок удивления, растерянности, и счастья, в которое до сих пор боялась поверить.

— Родная… — блаженно промурчал искуситель, осознав, что не спешу выдумывать причин для отказа, и на ласку отзываюсь всем своим естеством: — Может, все же объяснишь, отчего всю неделю я был обделен и ущемлен в своих правах? Где я уже провинился?

— В храме, — констатировала недовольная словесными отступлениями. Тяжело, знаете, концентрироваться на разговоре, когда одна ладонь бессовестного Рыжика блуждает пониже поясницы, а вторая, развязывает ворот блузки.

Феникс замер. Отстранился. И что совсем уж прискорбно, руки убрал. А я, вообще-то, тоже соскучилась.

— В смысле? — выдал до того мрачно, что прям УХ.

Само негодование.

Походу пташка моя подумал, будто бы я сожалею о замужестве и очень натурально оскорбился.

Вот хотелось развить сию тему, и немного попаясничать, заставив понервничать огненного героя, но… Не стала. Взрослею, что ли? Внутренний остряк тут же ехидно подметил, что и выбора у меня теперь в таком положении особого нет.