Янтарный телескоп

Аталь проявила интерес, но из вежливости, а не потому, что была захвачена этим исследованием, как Мэри. Вскоре ей надоело смотреть сквозь лаковые пластинки, и она уселась на траву, чтобы заняться своими колесами. Иногда мулефа ухаживали за когтями соплеменников, просто в знак дружелюбия, и несколько раз Аталь просила Мэри поухаживать за ее когтями. Мэри, в свою очередь, позволяла Аталь приводить в порядок свои волосы, и ей было приятно ощущать, как мягкий хобот подруги приподнимает и опускает пряди и массирует кожу на голове.

Мэри почувствовала, что сейчас Аталь хочет этого. Она отложила свои пластинки и провела пальцами по когтям Аталь и внутри колесного отверстия, более гладкого и скользкого, чем тефлон. Контуры его и когтя совпадали в точности, и, когда Мэри проводила пальцами внутри отверстия, никакой разницы в фактуре не ощущалось: мулефа и семенная коробка как будто представляли собой единый организм и только чудом могли разниматься и снова складываться.

Это занятие действовало успокаивающе и на Аталь, и на Мэри. Ее подруга была молодой и незамужней, а в их поселке молодых самцов не было, так что мужа предстояло искать на стороне. Поселки между собой сообщались мало, и Мэри иногда казалось, что Аталь обеспокоена своим будущим. Поэтому она не жалела о времени, проведенном с подругой, и сейчас с удовольствием очищала отверстия в колесах от набившейся туда пыли и грязи и смазывала душистым маслом когти, между тем как Аталь хоботом разглаживала ей волосы.

Удовлетворенная Аталь надела колеса и поехала готовить ужин.

Мэри снова занялась пластинками и сразу же сделала открытие.

Она раздвинула пластины сантиметров на двадцать, так, чтобы они снова дали яркое изображение, но на этот раз произошло кое-что еще.

Посмотрев сквозь них, она увидела окружавший фигуру Аталь рой золотых искр. Они видны были только через маленький участок пластины, и Мэри поняла почему: в этом месте она дотрагивалась до поверхности масляными пальцами.

– Аталь! – позвала она. – Вернись! Скорее!

Аталь повернула и поехала назад.

– Дай мне немного масла, – сказала Мэри. – Смазать лак.

Аталь охотно позволила ей провести пальцами по поверхности отверстий в колесах и с любопытством наблюдала, как Мэри смазывает одну из пластинок прозрачным душистым маслом.

Потом она сложила пластины, потерла одну о другую, чтобы масло распределилось равномерно, и опять раздвинула сантиметров на двадцать.

Посмотрела сквозь них – все изменилось. Она увидела Тени. Если бы она была в Комнате Отдыха Иордан-колледжа, когда лорд Азриэл показывал фотограммы, сделанные на особой эмульсии, эта картина показалась бы ей знакомой. Куда бы она ни посмотрела, всюду было золото, как описывала Аталь, – блестки, где-то плававшие в воздухе, а где-то двигавшиеся направленно, потоком. А среди них тот мир, который она могла видеть невооруженным глазом: трава, река, деревья; но там, где находилось разумное существо, кто-нибудь из мулефа, рой блесток был гуще и двигались они энергичнее. Они отнюдь не скрывали форму тел, наоборот, выявляли ее четче.

– Не представляла, что это так красиво, – сказала Мэри подруге.

– Ну конечно, – ответила Аталь. – Удивительно, что ты их не видела. Посмотри на малыша…

Она показала на ребенка, игравшего в высокой траве, – он неуклюже прыгал за кузнечиками, вдруг останавливался, чтобы рассмотреть лист, падал, поднимался, подбегал к матери и что-то говорил ей, потом его внимание привлекала какая-то палочка, он пытался поднять ее и, обнаружив, что по хоботу ползут муравьи, взволнованно трубил… Вокруг него плавал золотой туман, так же как вокруг навесов, рыболовных сетей, вечернего костра, – более плотный, чем над ними, но ненамного. А еще он отличался тем, что в нем все время возникали маленькие потоки и вихри намерений, они клубились, разделялись, отплывали в сторону, исчезали, сменяясь новыми.

Вокруг его матери золотые искры роились гораздо гуще, и потоки их были гораздо сильнее и постояннее. Она занималась стряпней: сыпала муку на плоский камень, раскатывала тесто для тонких лепешек, посматривая между тем на ребенка, и Тени, или шраф, или Пыль, омывавшая ее, казалась овеществленной ответственностью и мудрой заботой.

– Ну вот, ты видишь наконец, – сказала Аталь. – Тогда пойдем со мной.

Мэри посмотрела на подругу озадаченно. Непривычный был тон у Аталь: она как будто говорила: ты готова наконец; мы ждали этого; теперь кое-что изменится.

Со всех сторон приближались мулефа – с холма, от своих сараев, с реки, – члены ее группы, но и чужие, незнакомые, смотревшие на нее с любопытством. Их колеса катились по утрамбованной земле с низким, ровным звуком.

– Куда я должна идти? – спросила Мэри. – Почему все едут сюда?

– Не беспокойся, – сказала Аталь, – иди со мной, тебя никто не обидит.