Янтарный телескоп

— Нет, нет! Это притворяние. По приданию, змея сказала: «Что ты знаешь? Что ты помнишь? Что видишь впереди?», а она ответила: «Ничего, ничего, ничего». Тогда змея сказала: «Сунь ногу в отверстие в стручке, где я играла, и станешь мудрой».

И она сунула ногу туда, где была змея. Масло вошло в её кровь и помогло видеть лучше, чем раньше, и первое, что она увидела, был сраф. Это было так странно и приятно, что ей сразу же захотелось поделиться этим со своими родными. Она и её супруг взяли стручки и поняли, что знают, кто они такие, знают, что они мулефа, а не пасуны. Они дали друг другу имена. Они назвали себя мулефа. Они дали название стручковому дереву и всем тварям и растениям.

— Потому что они изменились, — сказала Мэри.

— Да. И их дети тоже, потому что, когда нападали новые стручки, они научили детей ими пользоваться. А когда дети стали достаточно взрослыми, чтобы ездить на колёсах, они тоже стали производить сраф, и он вернулся с маслом и остался с ними. И они поняли, что ради масла надо вырастить ещё стручковых деревьев, но стручки были такие твёрдые, что редко прорастали. Тогда первые мулефа поняли, что надо делать, чтобы помочь деревьям: ездить на колёсах и ломать их, и с тех пор мулефа и стручковые деревья всегда жили вместе.

Сразу Мэри поняла не более четверти всего сказанного Атал, но с помощью расспросов и догадок до неё дошёл довольно точный смысл остального; познания же её в языке мулефа постоянно умножались. Однако чем больше она узнавала, тем труднее становилось: каждая вновь понятая вещь вызывала у неё с полдюжины вопросов, и каждый из них уводил её в новом направлении.

Но все её мысли были направлены на сраф, потому что это была самая главная загадка; потому она и подумала о зеркале.

Эту идею ей подсказало сравнение срафа с искорками на воде. Отражённый свет, как отсветы на волнах, был поляризованным; возможно, и теневые частицы, когда они, как свет, выстраивались в волны, тоже могли быть поляризованы.

— Я не могу, как ты, видеть сраф, — сказала она, — но я хочу сделать из живичного лака зеркало — мне кажется, так я смогу их увидеть.

Атал эта мысль привела в восторг, они тут же выбрали сеть и пошли искать то, что было нужно Мэри. Как добрый знак, в сети оказалось три крупных рыбины.

Живичный лак мулефа получали из другого дерева, намного ниже стручкового. После варки живицы и растворения её в спирте, который делался из очищенного фруктового сока, мулефа получали вещество по консистенции напоминавшее молоко, бледно-янтарного цвета. Его использовали как лак. На деревянную или ракушечную основу накладывали до двадцати его слоёв, давая каждому окрепнуть под мокрой тряпкой. В результате получалась очень твёрдая блестящая поверхность. Обычно её доводили до матового блеска разными окислами, но иногда оставляли прозрачной — это-то и интересовало Мэри. Прозрачный янтарный лак имел такое же любопытное свойство, как и минерал, известный под названием исландский шпат. Он расщеплял лучи света надвое, и смотрящий сквозь него видел всё двоящимся.

Мэри не знала точно, что хочет сделать, а знала только, что всё поймёт, если достаточно повозится и не будет ныть и психовать. Она вспомнила, как процитировала Лире слова поэта Китса, а Лира сразу же поняла, что в таком же состоянии сознания она читала алетиометр. То же предстояло найти и Мэри.

Для начала она отыскала более-менее плоский кусок дерева, похожего на сосну, и стала тереть его поверхность куском песчаника (металла не было — не было и фуганка), сделав его, насколько удалось, плоским. Так делали мулефа, этот способ требовал времени и усердия, но действовал.

Она старательно объяснила мулефа, что хочет сделать, попросила у них разрешения взять немного живицы и сходила с Атал в лаковую рощу. Мулефа с радостью позволили ей это, но сами были слишком заняты, чтобы этим интересоваться. С помощью Атал ей удалось добыть немного тягучего липкого сока; потом она долго варила, растворяла, снова варила его, пока лак не был готов.

Для нанесения лака мулефа использовали подушечки из пушистого волокна ещё одного растения, и, следуя указаниям мастера-мулефа, Мэри снова и снова старательно красила зеркало. Изменений она поначалу почти не видела, так как слои были слишком тонкие, но не спеша давала каждому слою застыть и постепенно стала замечать, что зеркало утолщается. Она нанесла больше сорока слоёв лака и потеряла им счёт, но когда лак кончился, покрытие было толщиной не меньше пяти миллиметров.

Нанеся последний слой, Мэри стала полировать зеркало: она целый день осторожно тёрла его поверхность мелкими круговыми движениями, пока у неё не заболели руки, не загудела голова и она не выбилась из сил.

Тогда она уснула.

На следующее утро мулефа пошли работать в рощу деревьев, которые они называли узелковыми. Нужно было проверить, что саженцы растут, как их посадили, затянуть переплетения, чтобы отрастающие палки обрели нужную форму. Помощь Мэри тут была очень кстати: она могла протиснуться в более узкие отверстия, чем мулефа, а своими двумя руками она могла работать в более тесных местах.