Янтарный телескоп

– Не свет, а… – Она произнесла слово медленнее и объяснила: – Как свет на воде, когда там маленькая рябь, а солнце садится и отражается маленькими яркими лоскутками, – так мы их называем, но это или-слово.

Мэри уже знала, что или-словом они называют метафору. И сказала:

– То есть на самом деле, не свет, но вы это видите, и это похоже на отражение закатного солнца в воде?

– Да. У всех мулефа это есть. И у тебя тоже. Так мы и поняли, что ты похожа на нас, а не на травоядных, у них этого нет. Хотя ты выглядишь странно и жутко, ты такая, как мы, потому что у тебя есть… — И Аталь опять произнесла слово, которого Мэри не могла хорошо расслышать и воспроизвести: что-то вроде шраф или сарф, сопровождаемое коротким движением хобота влево.

Мэри разволновалась, но, чтобы найти правильные слова, должна была сдерживать волнение:

– Что вы об этом знаете? Откуда это идет?

– Из нас и из масла, — последовал ответ, и Мэри поняла, что речь идет о масле из больших семенных коробок.

– Из вас?

– Когда мы взрослые. Но без деревьев это опять исчезло бы. При колесах и масле оно всегда с нами.

«Когда мы взрослые…» И опять из страха заговорить бессвязно Мэри постаралась успокоиться. Она и у себя еще догадывалась, что дети и взрослые реагируют на Тени по-разному, или же Тени проявляют по отношению к ним неодинаковую активность. Да и Лира сказала ей, что ученые в ее мире обнаружили нечто подобное у Пыли, как они называли частицы-Тени. И вот здесь то же самое.

И все это увязывалось с тем, что сказали ей Тени на экране компьютера перед уходом в другой мир: чем бы она ни была, эта сущность, она имела отношение к резкой перемене в человеческой истории, перемене, которую символизировала судьба Адама и Евы, Искушение, Падение, Первородный Грех. Исследуя ископаемые черепа, ее коллега Оливер Пейн обнаружил, что примерно тридцать тысяч лет назад количество частиц-Теней, связанных с человеческими останками, резко увеличилось. Что-то произошло тогда, какой-то скачок в эволюции, сделавший человеческий мозг идеальным усилителем их действия.

Она спросила:

– Как давно появились мулефа?

Аталь сказала:

– Тридцать три тысячи лет назад.

К этому времени она научилась разбираться в выражениях лица Мэри, по крайней мере самых понятных, и сейчас рассмеялась, увидев, как Мэри раскрыла рот. Смеялись мулефа простодушно и весело и так заразительно, что Мэри обычно тоже начинала смеяться. Но на этот раз она осталась серьезной – никак не могла опомниться от удивления.

– Откуда вы это знаете так точно? Вы храните историю всех этих лет?

– Да, – сказала Аталь. – С тех пор как у нас есть шраф, у нас есть память и чуткость. До этого у нас ничего не было.

– Как случилось, что у вас появился шраф?

– Мы узнали, как пользоваться колесами. Однажды безымянное существо обнаружило семенную коробку, она стала с ней играть и во время игры она…

– Она?

– Да, она. До этого у нее не было имени. Она увидела, как змея пролезает через отверстие в семенной коробке, и змея сказала…

– Змея говорила с ней?