Янус

Местность вокруг порта Шиваки напоминала лунный пейзаж. Правда, резкие очертания горных пиков, опоясывающих долину, были слегка смазаны — но отнюдь не смягчены — густой растительностью на склонах гор. Зимой низкорослые деревья и кустарники теряли листву и превращались в нагромождений голых грязно-голубых сучьев, по твердости не уступавших стали.

В преддверии зимы планета становилась голубой. А затем ее сковывал своими тисками холод. От него не спасали ни термокостюмы, ни мех, ни подогреваемые стены куполообразных жилищ. Лютая стужа пронизывала каждого до самых костей.

На Фенрисе добывали алибит. Цепочки людей спускались в шахты; навстречу им поднимались вереницы вагонеток с рудой. Город жил во имя функционирования двух этих встречных потоков. Правда, оставались еще чудаки, которые добывали пушнину в поймах рек. Их была кучка, хотя именно они являлись пионерами Фенриса, поселившимися здесь задолго до того, как этот мир голубой стужи опутали своими щупальцами могущественные алибитовые концерны.

В то утро четверо охотников задержались перед стендом для местных сообщений: там появилось объявление об аукционе. Двое пожали плечами и тут же отвернулись, третий красноречиво сплюнул, но четвертый продолжал изучать листок, с отпечатанными на принятом в официальных инстанциях любого мира суконном языке сведениями.

— Брось, не теряй времени, — коснулся его плеча один из приятелей. — Нам нечего и думать что-нибудь там купить.

Однако глаза охотника, выглядывавшие из узкой щели между мохнатым капюшоном и шерстяной маской, натянутой на нос и рот для защиты от холода, были по-прежнему прикованы к стенду. Хотя каждый человек на Фенрисе из-за теплой одежды казался громадиной, движение, которым читающий сбросил с плеча руку, выдавало молодость, силу и крутой нрав.

— Мы остаемся, — негромко отчеканил он, и даже маска не заглушила повелительной интонации. Второй охотник пожал плечами и продолжал стоять неподвижно, держа руку у пояса, на котором поблескивал многозарядный бластер, а в меховых ножнах болтался двадцатидюймовый клинок.

В это самое время к тем, кого рекламировало объявление, начала возвращаться жизнь. Пытаясь собрать воедино клочки смутных воспоминаний о событиях на Эй-станции, Джоктар услыхал рядом стоны и бормотание, напоминавшие ему пробуждение в H-Йоркской тюрьме.

— Этот задышал.

Его подняли за руки и за ноги на холодный стол. То ли уколы, то ли боль от них постепенно очищали одурманенный мозг. Одеревеневшее тело мучительно отзывалось на каждый толчок вновь заструившейся по жилам крови. Но гораздо большие муки принесло осознание того, где он очутился и что его теперь ждет.

Джоктар попробовал сесть и принялся массировать тело, как будто эта добавочная боль могла заглушить душевное смятение. Он обнаружил, что очнулся первым из двадцатки тел, лежавших тут же и не подававших пока признаков жизни. В памяти всплыл набор букв… Фенрис… Название лежавшего за этими стенами мира. Но он понятия не имел, что представляет собой этот мир…

Отсек заполнился людьми в туниках; эмблемы на груди и спине указывали на принадлежность к службе порта. Они приступили к сложным манипуляциям, приводя в сознание неподвижных людей. Джоктар глядел на них, и глаза его застилала ненависть. Но ум игрока, оценив безнадежность ситуации, призвал его к благоразумию. Однако под маской покорности в нем крепло стремление бежать — не менее сильное, чем желание выжить.

К нему подошел охранник и, взглянув на щуплое тело юноши, усмехнулся:

— Похоже, Эй-служба взялась за детей. Этот парнишка сыграет в ящик еще до того, как начнется аукцион. Да и кто его купит, заморыша…

— А ну, разгильдяи, вставайте! — хлестнул грубый окрик. Пленников выстроили в неровную цепочку. Вскоре им принесли мешки с одеждой. — Давайте живее!

Отыскав свой узел, Джоктар влез в брюки и защелкнул пояс, сделавший его фигуру ещё тоньше.

— Готовы? Теперь еда…

Они толпой повалили в соседнюю комнату, где каждый получил разогретый контейнер с густой массой. Ощутив вдруг зверский голод, Джоктар с жадностью набросился на эту болтушку и вылизал все до дна.