Януш Корчак

Сама история Дома сирот в варшавском гетто свидетельствует, как глубоко в этом был убежден Корчак. Он делал все невозможное - ничего возможного уже не оставалось, - чтобы каждое мгновение было здесь чуть счастливее, нет, не счастливее, а чуть менее страшным. До последнего дня в классах шли уроки, репетировалась пьеса - сказка Рабиндраната Тагора "Почта".

Корчак писал в дневнике:

"Пасмурное утро. Половина шестого. Кажется, день начинается нормально. Говорю Ганне:

- Доброе утро.

Она отвечает удивленным взглядом.

Прошу:

- Ну, улыбнись же.

Бывают бледные, чахлые, чахоточные улыбки".

Надо было "извлечь из своей души" силы жить и дать их двумстам обреченным детям; насколько это труднее, чем самому умереть.

Сотни людей пытались спасти Корчака. "На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы, - рассказывает сотрудник Корчака Игорь Неверли. - Корчак мог выйти из гетто в любую минуту, хотя бы со мной, когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица - техника и слесаря водопроводно-канализационной сети. Корчак взглянул на меня так, что я съежился. Видно было, что он не ждал от меня подобного предложения... Смысл ответа доктора был такой... не бросишь же своего ребенка в несчастье, болезни, опасности. А тут двести детей. Как оставить их одних в запломбированном вагоне и в газовой камере? И можно ли все это пережить?"

...В комнате Корчака - не той, на чердаке, откуда виден был весь мир, а в гетто, рядом со спальней, - лежали больные дети и отец одной из воспитанниц, умирающий портной Азрылевич. Больных становилось все больше, и ширма, отгораживающая стол Корчака, придвигалась, вжимая хозяина комнаты в стену, надвигалась, как знак приближения конца.

Днем Корчак ходил по гетто, правдами и неправдами добывая пищу для детей. Он возвращался поздно вечером; иногда с мешком гнилой картошки за спиной, а иногда с пустыми руками пробирался по улицам, между мертвыми и умирающими.

По ночам он приводил в порядок бумаги, свои бесценные тридцатилетние наблюдения над детьми - их ростом, физическим и душевным, - писал дневник: "Последний год, последний месяц или час. Хотелось бы умирать, сохраняя присутствие духа и в полном сознании. Не знаю, что бы я сказал детям на прощание. Хотелось бы только сказать: сами избирайте свой путь".

Он еще верил, что умрет один, дети останутся. Не мог поверить, что есть кто-то, способный убивать и детей.

И, думая о детях, повторял самую свою главную мысль: избирайте свой путь, не давайте подменить его чужими, фальшивыми, навязанными вам путями.

...Пятого августа сорок второго года по приказу гитлеровцев Дом сирот - дети и взрослые - выстроился на улице. Корчак и его дети начинали свой последний путь. Над детским строем развевалось зеленое знамя Матиуша. Корчак шел впереди, держа за руку двух детей - мальчика и девочку. Фашисты невольно сторонились. Казалось, идут победители.

Колонна обреченных с детской силой и бесстрашием разрезала самый строй фашизма. Человеконенавистнический фашизм еще жил, он и сейчас не погиб окончательно, но ему не оправиться от этого ножевого удара.

Дети шли на Умшлагплац молча, в полном порядке.

Возглавлял колонну Корчак, больной старик, до конца неся на своих плечах и на сердце самую тяжелую ношу на земле.

Из Варшавы поезд повез детей в Треблинку. Только один мальчик выбрался на волю: Корчак поднял его на руки, и мальчику удалось выскользнуть в маленькое окошко товарного вагона. Но и этот мальчик потом, в Варшаве, погиб.

Говорят, что на стенах одного из бараков в Требинке остались детские рисунки - больше ничего не сохранилось.

История гибели Корчака - предупреждение человечеству: это не может повториться.

Жизнь его, сказки, педагогические труды, все вместе - одна из самых бескомпромиссных, разумных и человечных попыток найти пути, исключающие торжество человеконенавистничества.

Дом сирот и Наш Дом были созданы в Польше буржуазно-помещичьей, где процветали шовинизм, социальное неравенство, но, несмотря на это, детские республики Корчака просуществовали при его жизни четверть века.

Само это бесконечно важно как свидетельство того, что человек даже в тяжелейших условиях может строить разумный мир для других. "Я существую не для того, чтобы меня любили и мной восхищались, а чтобы самому действовать и любить, - писал Корчак в дневнике. - Не долг окружающих мне помогать, а я сам обязан заботиться о мире и человеке".

Бой Корчака и его ребят с предвестниками фашизма и с самим фашизмом начался не в варшавском гетто, а за десятилетия до оккупации Польши гитлеровцами и не прекращался ни на час.

В Польше и за ее пределами господствовало бесправие, выносились несправедливые приговоры, вызревала подлая лагерная идея. "Судебная газета" Дома сирот писала в это время: "У взрослых есть суды. Эти суды взрослых нехорошие... Они назначают разные наказания: штрафы, аресты, каторжные работы, даже присуждают к смертной казни... И все время люди думают, как бы сделать так, чтобы совсем не нужно было судов, чтобы люди и без судов не делали ничего дурного".