Януш Корчак. Жизнь до легенды

Этот самый цикл молитв для тех, кто не молится начинается с таких слов: «Я знаю, что каждое создание должно связать огромный мир с собой через Бога, и с Богом — через себя. Знаю, уверен — и помоги мне в этом, Боже!»[68].

Разве не очевидно, что это слова человека глубоко верующего?

То, что Януш Корчак верил в Бога очевидно любому читателю его книг.

Другое дело, что люди находят разные формы взаимоотношения с Богом.

Так что же является не формальным, а сущностным признаком веры?

Мне кажется, это ощущение того, что ты живешь в присутствии Бога. Господь всегда смотрит на тебя — бойся огорчить Его!

На известный вопрос: «Что вы скажите, когда встретите Бога?» я ответил единственно возможное: «Я с ним не расстаюсь».

На мой взгляд, это позиция Корчака. Он существовал в мире, где есть Господь. Господь — это активное начало, с Которым ты должен соразмерять все свои поступки и даже помыслы.

Истинно верующий человек не столько верит, сколько знает, что есть Бог, под Чьей постоянной опекой и контролем ты находишься.

Генрик Гольдшмит поменял еврейскую фамилию на польскую, потому что таковы были условие конкурса. Но почему оставил? Почему в мировую историю вошел писатель и педагог с польской, а не с еврейской фамилией?

А почему Григорий Офштейн стал Григорием Гориным; Давид Кауфман — Давидом Самойловым; мой отец, Марк Липович, — Марком Максимовым; Марк Ширинкер — Марком Захаровым; Аркадий Штейнбок — Аркадием Аркановым и так далее, и так далее, и так далее? Почему?

Чтобы таким незамысловатым образом изменить себе национальность?

Нет, разумеется.

Поменяв фамилию, человек не менял национальность, но облегчал себе жизнь.

Люди, живущие в СССР, где антисемитизм был государственной политикой, не хотели усложнять себе жизнь. Вот и все. Они никого не предавали — просто хотели работать.

Уже став довольно взрослым человеком, я узнал, что мою любимую тетю Шуру на самом деле звали Сара, а ее мужа, дядю Сашу, — Исай. Это были простые люди, не писатели и не режиссеры, но они понимали: в СССР еврейское имя или фамилия — просто опасны, лучше называться привычно по-русски.

Унизительно? Безусловно. А как может быть по-другому в стране, где правит бал антисемитизм?

Государственный антисемитизм — страшная, трагическая история. В те годы все твердили об агрессивной политике Израиля, и один мелкий партийный работник всерьез спросил у Александра Анатольевича Ширвиндта: «Вот вы — друг Горина. А правда, что я могу к нему обратиться: Григорий Израилевич, и он не обидится?»

Человек всерьез считал, что «Израилевич» — едва ли не синоним оскорбления. Удивительно ли, что люди меняли еврейские имена и фамилии на русские?

Очень похожая обстановка, как я понимаю, была в те годы в Польше, где тоже процветал антисемитизм.

Да, Корчак взял польский псевдоним, чтобы не усложнять себе жизнь, но при этом начал делать то, что ему казалось самым главным: защищать тех, кто более всего нуждается в защите: еврейских детей.

7

Корчаку принадлежит замечательный вывод, который бы я повесил на стене в каждой школе, чтобы дети несколько раз в день читали его. Он — короткий, но мощный: «Не время делает людей, а люди — время»[69].

Понимаете, да? Какие люди — такое время, а не наоборот.

Люди первичны. Время — результат их жизни и деятельности.

Генрик Гольдшмит — он же Януш Корчак — хотел, чтобы во времена антисемитизма евреи и их дети понимали, что они могут быть под защитой.

Время антисемитизма должно было превратиться во время защиты и добра хотя бы в жизни одного, отдельно взятого педагога, который умел эту защиту и это добро распространять.

Дитя польской и еврейской культуры, взявший псевдоним в честь знаменитого героя польской литературы, сам себя Корчак ощущал евреем. Таким же, как те, кому он помогал: их отцом, братом, сыном.

Все его общение с детьми, я уж не говорю о его героической гибели — это общение людей одной нации, одной веры, одного мировоззрения, одних традиций.

Конечно, его обет безбрачия мог иметь самые разные причины, о которых мы никогда не узнаем. Однако декларировал он то, что еврей в Польше — это раб, а раб не должен оставлять потомство. Понимаете, да? Это самоощущение еврея.

При этом Януш Корчак очень много сделал для Польши. Он был польским писателем, пишущим на польском языке, и развивающим польскую прозу и драматургию.

Януш Корчак — еврей, который является частью польской культуры. Таких примеров на самом деле не так уж мало в литературе, пожалуй, любой европейской страны.

Януш Корчак, с одной стороны, был польским писателем и педагогом, и Польша по праву гордится своим сыном,

А с другой — никогда не забывал своих еврейских корней и, как мог, помогал своему еврейскому народу.

И последнее. Корчак принадлежит миру. И это очень важно. Австриец Моцарт, русский Достоевский, немец Бах, колумбиец Маркес, американец Аль Пачино и так далее и далее… в какой-то момент начинают восприниматься миром как свои люди. Национальность важна, но не первостепенна.

Первостепенно, что он — наш.

То же самое, убежден, и с Янушом Корчаком. Он воспринимается миром как свой.