«Янычары» Ивана Грозного. Стрелецкое войско во 2-й половине XVI – начале XVII в.

В нашем распоряжении есть несколько современных описаний этого любопытного полевого фортификационного сооружения — русское, английское и два польских. Английское было составлено уже упоминавшимся нами неоднократно Дж. Флетчером и относится к 80-м гг. XVI в.[542], а три других относятся к концу XVI — началу XVII в. Первое было оставлено нам дьяком Иваном Тимофеевым, современником и участником событий Смутного времени, второе — польским ротмистром Н. Мархоцким, воевавшим сперва на стороне Лжедмитрия II, а затем — в армии короля Сигизмунда III, и С. Маскевичем, еще одним польским шляхтичем, также участником Смуты.

И. Тимофеев, рассказывая об отражении нашествия крымского хана Гази-Гирея II на Москву в 1591 г., вставил в свое повествование, исполненное всякой замысловатости и витийства, подробнейшее описание гуляй-города: «Наше православное тогда стоянием всего ратнаго земля нашея собрания ополчение бе на месте некоем, близ внешних забрал самого великого града (т. е. Москвы. — В.П.), обонпол соименныя ему реки, по простой речи глаголемый — обоз, древним же званием — гуляй». И далее, описывая его устройство, велеречивый дьяк продолжал: «Его же существо (гуляй-города. — В.П.) зримо, яко град, бяше, подобою древоестествен (т. е. изготовлен из дерева. — В.П.), тончайшими дцками (т. е досками. — В.П.) соделан, щитоподобно име сограждение градозабралным устроением в защищение верным (т. е. православным русским ратникам. — В.П.)…». Касаясь конкретных технических характеристик гуляй-городин, И. Тимофеев указывал, что «меру же долготы каяждо часть забрал тех имяху трилакотну (т. е. три локтя, примерно полтора метра. — В.П.)… широты же в высоту сажень едина (если наш книжник имел в виду 3аршинную сажень, то тогда выходит, что в высоту щит имел 2,16 м. — В.П.)…». Эти щиты, в которых были устроены бойницы, закрываемые крышками, «между себе сосвязаемы бываху железных вериг (цепями. — В.П.) укрепленьми». Общий же размер гуляй-города, по словам дьяка, «и велию рать всю с потребами всеми, вмещая в себе, ему затворяти, и оружества многи, елико довлети». В движение гуляй-город приводился, если верить Тимофееву, мулами. И. наконец, касаясь защитных качеств гуляй-города, наш книжник в столь же витиеватой манере отмечал, что он «токмо лукопущенех стрел устремление в себе удержати весть, вобзраняет суровство тех единех в себе и притупевает удобь». Неплохой защитой является гуляй-город и от огня ручного огнестрельного оружия, но против артиллерии — нет. «Сих к себе яростного приближения летящих невидимо воздухом стенобитвеных железокаменосердец того (гуляй-города. — В.П.) тончашая телеса не стерпевают о всем» и в результате попадания ядра «яко же сткляничное естество, разсыпуют, ли паче рещи, песочное»[543].

Польский шляхтич, будучи человеком не книжным, но солдатом, в описании гуляй-городов (именно так, во множественном числе!), с которыми он и его однополчане столкнулись в сражении на Ходынке 25 июля 1609 г., был краток и лапидарен. По его словам, «гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде» (в оригинале: «Hulajgrody te u nich są na wozach, szczyty miąższe I szerokie naksztalt stolow, dębowe, I w nich dla strzelcow jak w parkanie, dziury poczynione»)[544].

Описание Маскевича, не столь известное, относится к несколько более позднему времени. «В четырех милях от столицы, — писал Маскевич, вспоминая впоследствии о событиях весны 1611 г., — пан Струсь (польский полковник. — В.П.) встретил Просовецкаго (казацкого атамана. — В.П.), шедшего гуляй-городом, то есть подвижною оградою из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями, для стреляния из самопалов. При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали и останавливаясь стреляли из за них, как из за каменной стены. Окружая войско со всех сторон, спереди, с тыла, со боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до русских: оставалось сойти с коней и разорвать ее» («Potkał Pan Struś Proszewickiego o mil 4 ot stolicy, ktory hulajhorodami szedl, to jest na saniach wielkich, wrote na kolowrocie stały, mająс dziur kilka w sobie dla strzelania z samopałw. Do tych sańkaźych po 10 strzelcow przystawiono, ci I sanie przed sobąpchną I strzelająstanąszy jak zamurza, a takich sańtak wiele, jako tabor tego potrzeboval, ż wszęzie tak w zadzie, bokach jako I na przedzie taboru, w kolo podle siebie byly prowadzone. Nie mająс nigdzie dziury do taboru, nie lź bylo naszemu kopijnikowi, jeno spieszyćz koni, a rozerwaćtabory, i tak uczynili»)[545].

Эти описания дополняют сведения из писцовой книги города Коломны 1577–1578 гг. Согласно ее сведениям, именно там, в Коломне, хранились «затинных шеснатцать пищалей меденых, да семьдесят четыре пищали железных» к гуляй-городу и он сам — «на берегу реки Коломенки у ямского двора на посаде дворы сторожевские города гуляя…»[546].