Янычары

– Этим знаком пользуются все наши. Но если тебе пожмут руку вот так, – он показал, как, – знай, что этот посвященный поставлен мною под сомнение. Вместо настоящего я показал ему этот знак – и известил об этом братьев...

– Нас торопят «сверху», – пояснил Али. – Им легче пердеть, чем нам нюхать! Но иногда, впрочем, очень редко, мы идем навстречу их требованиям и посвящаем новичка при согласии шести, а не семи членов, оставляя его на какое-то время под особым контролем. Того новичка готовил и настоятельно рекомендовал Мухаммед, и мы пошли ему навстречу; но если Карим окажется прав, Мухаммед лишится мизинца...

– А тот... новичок?

Али потупил глаза:

– Речь идет о вещах слишком серьезных... Более серьезных, во всяком случае, чем жизнь червя, который так хорошо умел отводить всем глаза, что его долго принимали за человека... Всякий человек хорош, да не для всяких дел. Если человек может стать предателем – он сразу становится проблемой... Разумеется, мы решаем ее, тщательно взвесив все возможности и не раз выполнив необходимые проверки. Знаешь ли, рыба мечет миллионы икринок, но лишь несколько из них становятся рыбами. У нас соотношение намного выше!

Но в сторону это! Ты прошел испытания! Поздравляю и рад за тебя. Не так часто мнение братьев бывает столь единодушно – ни у кого ни тени сомнения! Но ты заслужил это!

– Тот... посвященный, в котором усомнился Карим... ему вы тоже сказали, что он прошел испытания?

– Ты невнимателен, но это я отношу сегодня на счет волнения. Да, сказали, клянусь Аллахом. Но Карим дал ему только один знак – проверочный, и он остался в неведении об этом. Тебе же даны два знака. Понял теперь?

Абдаллах облегченно вздохнул.

– Ну, здравствуй же, новый наш брат перед лицом Аллаха! – воскликнул Али. Он полуобернулся назад, выхватил саблю из ножен, которые, вместе с перевязью, держал наготове Мустафа, воздел в вышину свободную руку и слегка ударил Абдаллаха саблей по плечу у самой шеи, так, что это могло имитировать и смертельный удар. – Поистине, это твой меч, и ты отныне имеешь право обнажать его всегда, даже без приказа, если опасность угрожает вере в Аллаха или жизни и здоровью тени его на земле, нашему пресветлому султану; нашей богохранимой стране и представителям ее власти; твоим братьям и Братству в целом, ну и, разумеется, лично тебе или дорогому для тебя человеку, даже если он не член Братства. Ну, без нужды не вынимай, без славы не вкладывай!

Говоря это, Али вбросил саблю в ножны, взял из рук Мустафы пояс и перевязь и опоясал им Абдаллаха.

– Отныне ты – наш полноправный брат! – воскликнул Али. – А теперь – к столу! Отдадим должное и барашку, жаренному с травами и специями, и кумысу... Будем радоваться, ибо не пройдет и нескольких дней, как ты попадешь в руки не тех, кто учит, а тех, кто приказывает, – не всегда обдуманно, не всегда справедливо, но всегда – требуя полного и безоглядного повиновения. Будем надеяться, что и это испытание окажется посильным для тебя...

Абдаллах, будучи знакомым с ритуалом, все же осторожно спросил, можно ли ему сесть к дастархану уже без ленточек.

– Мой мальчик, ты все еще по локоть золотой, по колено серебряный? – шутливо ужаснулся Али. – Не забывай, что барашек, которого мы съедаем, в фигуральном смысле заменяет нам тебя. Ты – ритуальная жертва. Так что потерпи немного! А этими ленточками ты будешь по торжественным случаям обвивать свою чалму... Но сначала – салят...

Он, а за ним и все остальные привычными жестами расстелили молитвенные коврики...

***

– Прежде, говорят, посвященный тут же закаливал свой меч, положив его в горн и погрузив затем в тело раба... – заметил, усаживаясь за стол и отрезая кинжалом первый кусок баранины, Мустафа.

– Или рабыни, – сладко причмокнул Мансур, также орудуя кинжалом в туше.

– Так давно уже не делается... – с сожалением цокнул языком Карим, придвигая чашу кумыса...

Абдаллах невольно вздрогнул: холодок пробежал меж его лопаток к затылку.

– Они шутят, – успокоил Абдаллаха Али.

***

...Средневековье, наивные годы человечества, когда готовность к послушанию проверялась в манипуляциях, сходных с детскими играми, а произнесенным клятвам верили и посвящающий, и посвящаемый!