ЯОн

И вот пусть я сейчас умираю, или открываю прачечную самообслуживания, первую в стране. Я снимаю маленькое, дохловатое помещение на южной окраине и крашу все в синий цвет. Сначала там только четыре стиральных машины и автомат для продажи жетонов. Потом я ставлю телевизор, и даже игровой автомат, пинбол. Или вот я лежу на полу ванной с пулей в виске. Отец находит меня. Сначала он не обращает внимания на кровь. Он думает, что я заснул на полу, или играю с ним в одну из своих дурацких игр. Только когда он касается моего затылка, а потом вдруг чувствует, как что-то липкое и горячее течет по ладони, до него доходит, что здесь что-то не так. Люди, которые приходят стирать в прачечную, люди одинокие. Поэтому я все время стараюсь создать атмосферу, ослабляющую чувство одиночества. Много телевизоров. Автоматы, человеческим голосом благодарящие тебя за покупку жетонов, изображения многолюдных демонстраций на стенах. Столы для складывания белья устроены так, что многим приходится пользоваться ими одновременно. Это не из-за экономии, это специально. Много пар познакомилось у меня за этими столами. Люди были когда-то одиноки, а сейчас у них кто-то есть, иногда даже не один. И он будет спать рядом с тобой ночью, и будет толкать тебя во сне. Первым делом отец моет руки. Потом только он вызывает скорую помощь. Дорого ему обойдется это мытье рук. До самого смертного часа он не простит себе этого. Постыдится рассказать, как его умирающий сын лежал перед с ним, а он вместо горя, жалости или хотя бы страха, не чувствовал ничего, кроме отвращения. Прачечная эта превратится в целую сеть, которая развернется, прежде всего, в Тель-Авиве, но появится и на периферии. Логика успеха будет очень простой — в любом месте, где есть одинокие люди, и есть грязное белье, станут приходить ко мне. После смерти мамы, даже отец придет стирать в один из этих филиалов. Ему никогда не найти себе там ни жены, ни друга, но имеющиеся шансы будут снова и снова манить его, и сулить толику надежды.

Миланька

Первой ласточкой был запах. И не то, чтобы вдруг появился запах другого мужчины: тяжелый запах крема после бритья или запах пота от ее волос. Но ее собственный запах, который всегда был таким нежным, неощутимым, вдруг стал настолько сильным, что начинала кружиться голова. И, кроме того, она стала исчезать — не надолго, на четверть часа, или чуть больше, а потом возвращалась, как ни в чем не бывало. Все рекорды побил один случай, когда она во время ночного выпуска новостей, попросила разменять ей сто шекелей. Он медленно, подозревая все, что угодно, вытащил кошелек и выловил из него две купюры по пятьдесят.

— Спасибо, — сказала она и клюнула его в щеку.

— Пожалуйста, — вернул он ей. — Но скажи, на милость, что это тебе приспичило менять деньги ночью?

— Так просто, незачем, — улыбнулась она, — захотелось просто, — и скрылась на балконе.

При всем при том, они отнюдь не меньше предавались постельным усладам, что, как утверждают, первый признак появления третьего лица. А когда это происходило, то было не менее зажигательно, чем прежде. Она также не просила давать ей больше денег. Известно, что подобные просьбы являются несомненным признаком порчи отношений. Даже напротив, она стала более экономной. Что до разговоров, то она никогда не отличалась особенной разговорчивостью, так что, в сущности, ничего подозрительного не наблюдалось. И, тем не менее, он знал, что есть нечто, какой-то темный секрет. Причем, в такой степени темный, что у нее появилась чернота под ногтями, как в тех фильмах, где в конце оказывается, что твоя жена — шлюха или агент Мосада, или еще что-нибудь эдакое.

Он мог бы начать следить за ней, но решил лучше подождать. Скорее всего, он просто боялся того, что может ему открыться. Покуда однажды не вернулся с работы днем, с приступом головной боли. Он поставил машину прямо у въезда во двор их дома, и тут рядом с ним остановился «Мицубиси», с наклейкой Партии зеленых, и начал сигналить.

— Подвинь-ка машину, ты что, не видишь, что загородил дорогу?

Вообще-то, у входа в его дом, не слишком было что загораживать, но совершенно рефлекторно он сдвинул машину в сторону и дал «Мицубиси» проехать. Выходя из машины, он, несмотря на раскалывавшуюся голову, подумал, что стоило бы проверить, что собирается этот зеленый делать в его дворе. Не прошел он и пары шагов, как посредине их запущенного двора, рядом с тем местом, где когда-то обещал посадить шелковицу, он увидел ее, в грязном синем комбинезоне, с черным шлангом в руке наклоняющуюся к «Мицубиси». Когда он пригляделся, увидел, что шланг тянется к бензонасосу. Рядом с ним виднелся компрессор, а между ними — будочка с вывеской. На вывеске детскими печатными буквами было написано: «Дешевое горючее».

— Полный, полный! — услышал он крик водителя. — Пусть она захлебнется!