Япония эпохи Мэйдзи

Естественно, что военное сословие стало первым, попавшим под новое поветрие; по всей видимости, оно пошло на несколько курьезных компромиссов между западным и восточным стилем одежды. Более чем на дюжине фотографий запечатлены феодальные вожди в окружении своих вассалов — все в особенном, по их собственному выбору, одеянии смешанного стиля. На них сюртуки, жилеты и брюки заграничного покроя из импортного материала, но под сюртуком по-прежнему носится длинный шелковый пояс оби — по той простой причине, что он необходим для ношения мечей. Самураи никогда не были traineurs de sabre[125] в буквальном смысле; их грозное, изящно отделанное оружие никогда не предназначалось для ношения на перевязи сбоку — в большинстве случаев, кроме того, будучи слишком длинным для ношения на западный манер.

Материя костюмов — это тонкое черное сукно. Но самурай ни за что не откажется носить свой мон — фамильный герб, и люди на фотографиях всеми возможными способами стараются приспособить его к новому одеянию. Один отделал лацканы сюртука белым шелком, и его фамильная эмблема либо нарисована, либо вышита на шелке шесть раз — по три эмблемы на каждом лацкане. Все они, или почти все, носят европейские часы на броских цепочках; один с интересом рассматривает свой карманный хронометр, быть может, приобретенный накануне. На всех также западная обувь — ботинки без шнуровки. Но, по-видимому, ни один еще не принял отвратительную европейскую шляпу, которой, к сожалению, будет суждено завоевать в Японии популярность, но несколько позднее. Им по-прежнему мила дзингаса — деревянный головной убор алого или золотого цвета с лаковым покрытием. Дзингаса и шелковый пояс — единственные естественные элементы их поразительной униформы. Брюки и сюртуки плохо подогнаны; ботинки подвергают их медленной пытке — у всех без исключения, облаченных в такое одеяние, неописуемо сконфуженный, неряшливый и убогий вид. Они не просто перестали чувствовать себя свободно — они осознают, что выглядят не самым выгодным образом. Эти несоответствия недостаточно гротескны, чтобы забавлять; они всего лишь уродливы и тягостны. Какой чужестранец в то время мог бы убедить себя в том, что японцы не стоят на грани утраты навсегда своего превосходного вкуса в одежде?

На других фотографиях видны еще более курьезные результаты чужеземных влияний. Здесь изображены самураи, пошедшие на своеобразный компромисс с западной модой и пошившие свои хаори[126] и хакама[127] из самого плотного и дорогого английского сукна — материала, совершенно непригодного для такого применения по причине как своей тяжести, так и своей жесткости. На их одежде видны образовавшиеся складки, которые уже никогда не сможет разгладить ни один утюг.

Эстетическое облегчение испытываешь, когда переворачиваешь лист с этими портретами и видишь портреты приверженцев старины, не подвергнувшихся влиянию этой мании и оставшихся верными своему традиционному воинскому облачению. Здесь видишь нага-бакама[128], дзин-баори — воинские накидки, украшенные великолепной вышивкой, камисимо[129], кольчуги и полные доспехи. Здесь также различные формы кабури — необычные головные уборы, которые прежде носили в торжественных случаях даймё и самураи высокого ранга, похожие на паучью сеть из какого-то легкого черного материала. Во всем этом — достоинство, красота и ужасное изящество войны.

Но всё затмевает последняя фотография этой коллекции, на ней красивый юноша со зловеще-величественным взглядом сокола — Мацудайра-Будзэн-но-Ками в полном великолепии феодального военного облачения. В одной руке он держит украшенный кисточкой жезл полководца; другая покоится на изумительной работы эфесе меча. Его шлем — это ослепительное чудо, стальные латы, закрывающие его грудь и плечи, выкованы оружейниками, чьи имена хорошо известны во всех музеях Запада. Завязки его боевой накидки — цвета золота; изумительное одеяние из плотного шелка, подобное огненной мантии, сплошь расшитое золотыми драконами и бегущими волнами, свободно ниспадает от его закрытой кольчугой талии до самых ступней. И это не сон, — это было! — я разглядываю портрет реального персонажа средневековой жизни! Как великолепен этот человек в своих доспехах, шелках и золотом шитье, он похож на чудесного радужного жука — жука войны, который, несмотря на ослепительные переливы цвета, весь воплощенная угроза!

IV