Япония. Год в дзен-буддийском монастыре

Питеру мой замысел не понравился. Он пытался отговорить меня, но я настаивал. Я был уверен, что нужно сделать что-то такое, что нарушило бы мой ежедневный ритм, иначе я не преодолею своей депрессии. И это казалось лучшим решением.

— Подожди, когда наставнику станет лучше, и поговори с ним об этом, — предложил Питер.

Я не хотел ждать. Сейчас или никогда. В конце концов Питер мне уступил.

Я должен был начать на следующее утро в три часа утра и три дня провести в своей комнате по двадцать четыре часа без перерыва. Если мне случится выйти в туалет или на кухню, Питер притворится, будто меня не замечает.

Упражнение ровно ни к чему не привело. Через полдня я вышел из комнаты. Я не смог высидеть. Комната оказалась слишком мала для меня — стены на меня давили.

Питер пытался меня утешить, но я впал в такую депрессию, что от его слов не было никакого толку. Все мое буддийское приключение теперь казалось мне одним огромным провалом. Захотелось уехать. Мне нечего было делать в Японии. Денег хватит на поездку на корабле в Европу и на полгода скромной жизни. Я прикинул, что за эти полгода найду какую-нибудь простую физическую работу. Сниму комнату в Амстердаме или в Париже и по вечерам буду медитировать.

Питер, к моему удивлению, утратил самообладание. Возможно, он переживал, размышляя, что скажет ему настоятель, или мой провал задел его лично. Вероятно, он думал, что моя неудача была отчасти и его неудачей. Я не слушал Питера, а молча пошел к воротам и завел мотороллер. В тот же вечер я приехал в Кобэ и снял комнату в портовом квартале, а на следующий день забронировал билеты третьего класса до Марселя на старом французском пароходе. Четвертый класс мне не дали — кассир сказал, что пассажиры, путешествующие четвертым классом, проводят все время в пьянстве, драках и азартных играх, а он не хотел бы, чтобы на совести компании оказался труп белого человека.

Судно отчалит через месяц. Через несколько дней один из приятелей Лео встретил меня на улице и сказал, что Питер звонил Лео и теперь они оба ищут меня. Я не хотел, чтобы они тратили зря свое время, и, позвонив Лео из ближайшей телефонной будки, сказал, что у меня все в порядке и что я собираюсь в Европу. Он спросил, где я остановился, и, вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что меня ожидает его лимузин. Увидев меня, Лео кивнул, но ничего не сказал. Он привез меня к себе домой, и тем же вечером пришел Питер уговаривать меня остаться. Я отказался. Он сказал, что подыщет мне работу и я смогу несколько лет прожить в Японии. Я мог бы работать на одной из киностудий Киото статистом, или Питер найдет мне работу корреспондента или агента по связям с общественностью в торговой компании. Я продолжал отказываться, тогда он разозлился и ушел, пробормотав слова прощания. Лео, наоборот, не выказывал никаких эмоций. Я хотел вернуться в гостиницу, не собираясь целый месяц жить за счет Лео.

— Ты можешь заплатить мне, — сказал Лео и подсчитал, во сколько бы мне обошлась гостиница. Все деньги, которые я ему заплатил, были розданы слугам, и они потом отказались даже брать чаевые, которые я пытался вручить им перед отъездом.

За три дня до отплытия я поехал в Киото попрощаться с наставником. Старший монах угостил меня чаем и не показал, что сколько-нибудь огорчен. Он проводил меня в дом настоятеля. Тот принял меня в гостиной, угостил сигаретой и послал старшего монаха принести из зала для медитации палку, которой монахи били друг друга. Он написал на ней кисточкой несколько иероглифов, подул на чернила, помахал палкой и протянул ее мне.

— Эти иероглифы означают нечто для тебя важное. Я написал старинную китайскую пословицу, из дзенской традиции. «Хорошо выкованный меч не теряет золотого блеска». Ты не знаешь этого или думаешь, что не знаешь, но тебя выковали в этом монастыре. Ковка мечей происходит не только в монастырях. Вся планета — это наковальня. Уезжая отсюда, ты тем самым ничего не ломаешь. Твое обучение продолжается. Мир — это школа, в которой будят спящих. Ты проснулся и больше уже никогда не уснешь.

Старший монах ласково поглядел на меня, а настоятель улыбнулся. Тяжелое мрачное чувство, не покидавшее меня в Кобэ, куда-то испарилось. Я поклонился и вышел.

Когда корабль отдавал швартовы, на пристани стояли рядом Лео и Хан-сан — очень высокий западный человек и очень маленький восточный человек. Лео помахал рукой, Хан-сан поклонился. Потом оба исчезли в лимузине Лео.

Я пошел в бар и заказал холодного пива.