Япония, японцы и японоведы

На фоне названных выше знаменитостей не смотрелись эффектно работники института среднего поколения, не получившие по причине житейских трудностей тридцатых годов и военного лихолетья достаточной научной подготовки и академического воспитания. Они явно уступали корифеям старшего поколения и в интеллигентности, да и в профессиональном отношении. Что же касается только что пришедшей в институт молодежи, то вела себя эта молодежь достаточно скромно. К их числу относились такие выпускники аспирантуры ИВАН как Г. Ф. Ким, Г. Г. Котовский, Б. М. Поцхверия, Р. Т. Ахрамович, М. Ф. Гатауллин, В. А. Попов и некоторые другие.

Редакционно-издательский отдел, в котором я стал работать с ноября 1952 года, занимался не столько редакторской работой как таковой (редактировалось в отделе лишь серийное периодическое издание - "Ученые записки Института востоковедения"), сколько контрольным чтением работ, завершенных авторами и утвержденных отделами к сдаче в Издательство Академии наук с целью их публикации. Необходимость в таком контрольном чтении возникла в институте вскоре после его создания по причине того, что многие рукописи, признанные в отделах завершенными и готовыми к сдаче в издательство, в действительности нередко оказывались слишком сырыми, а утверждавший эти рукописи к печати Ученый совет института обычно не подвергал их тщательному просмотру и обсуждению. В результате "утвержденные" таким образом сырые рукописи отправлялись в издательство, а затем в большом количестве возвращались вскоре обратно в институт с резко критическими, а то и совсем разгромными отзывами издательских редакторов, отказывавшихся браться за их редактирование. Происходило это потому, что авторы многих плановых работ обычно не хотели возиться с доведением их до должного уровня с точки зрения стилистики, логического изложения и внешнего оформления, включая научный аппарат, списки использованной литературы и т.д. Вина тому заключалась не только в неаккуратности, спешке и безответственности авторов, которые по тем или иным причинам не укладывались в плановые сроки завершения своих рукописей и прибегали поэтому к авральным методам работы. Причины бывали и поглубже: они крылись нередко в порочности системы жесткого по срокам планирования творческого процесса (ведь труд ученого-востоковеда - это в какой-то мере творческий процесс), а также в профессиональной непригодности некоторых сотрудников института, в их врожденной неспособности к творческой научной работе. По настоящему выявлением людей бесталанных, непригодных к полноценной научной работе должны были бы заниматься руководители и коллективы сотрудников отделов. Но на практике так не получалось: никто в отделах не желал обострения отношений со своими коллегами, тем более что объективных критериев уровня пригодности тех или иных работников в таких сферах гуманитарных наук, как востоковедение, не существовало. Единственной мерой труда сотрудников института был листаж его рукописей. Эта сугубо количественная, но отнюдь не качественная мера соответствия научного работника своей должности остается, к сожалению, и по сей день основным показателем результативности труда в учреждениях Академии наук. А потому не только теперь, но и в те времена немалая часть сотрудников института думала лишь о том, как бы довести до запланированного количества страниц объем своих рукописей, не заботясь о качестве их содержания.

Не нес никто, как теперь, так и тогда, ответственности и за творческие способности, а равным образом за профессиональный и культурный уровень авторов готовившихся к публикации рукописей. При обсуждении якобы завершенных рукописей в отделах большинство участников обсуждения предпочитали во имя сохранения добрых отношений в коллективе либо отмалчиваться, либо ограничиваться частными, малозначительными замечаниями, но ни в коем случае не уличать авторов обсуждаемых работ в отсутствии задатков к научному творчеству, в халатном подходе к делу и тем более в невежестве. Не хотели, разумеется, и члены дирекции института тратить свое время на контрольное чтение работ. Вот поэтому-то в институте и был создан редакционно-издательский отдел, работникам которого вменялось в обязанность внимательно читать завершенные и утвержденные в отделах рукописи и вести затем все неприятные объяснения с авторами в тех случаях, когда таковые оказывались либо неряшливо оформленными, либо безнадежно убогими в научном отношении, либо попахивали плагиатом.