Япония, японцы и японоведы

Помимо аналитических и творческих способностей, И. Я. Бурлингас в отличие от ряда других женщин, избравших свой профессией востоковедные науки, обладала незаурядными бойцовскими качествами и проявляла постоянно агрессивность в отношении ряда своих коллег по работе. Зачастую она ввязывалась в такие научные дискуссии, которые затем перерастали в личные ссоры. По этой причине со второй половины 50-х годов крайне осложнились отношения И. Я. Бурлингас с М. И. Лукьяновой, что привело к переходу Инессы Яковлевны в Институт Китая АН СССР, переименованный затем в Институт Дальнего Востока АН СССР. Инесса Яковлевна не поладила и с оказавшимся там в качестве заведующего сектором Японии Д. В. Петровым. В связи с этим из сектора Японии Бурлингас перешла в другое подразделение того же института, а центр тяжести ее исследований с вопросов японской внешней политики переместился на вопросы внешней политики КНР.

В середине 50-х годов к работе в отделе Японии приступили две молодые женщины, которые в дальнейшем не только сошлись во вкусах и взглядах на Японию и японцев, но и стали соавторами ряда научных публикаций. Я имею в виду Нину Ивановну Чегодарь и Лидию Диомидовну Гришелеву. Нина Ивановна занялась изучением современной японской литературы, включая творчество писателя-коммуниста Кобаяси Такидзи, погибшего в 30-х годах в тюремных застенках, а также молодых демократических писателей послевоенного времени. В этой сфере ее исследования перекликались с работами Веры Васильевны Логуновой, занимавшейся в стенах Института востоковедения АН СССР изучением творчества Миямото Юрико и других японских писателей-коммунистов. Но в середине 50-х годов Нина Ивановна еще только приступала к тем исследованиям, которые создали в дальнейшем ей имя в советском японоведении. То же можно сказать и о Лидии Диомидовне, защитившей в 1953 году кандидатскую диссертацию, посвященную японскому демократическому движению в области литературы и искусства. В те годы Лидия Диомидовна еще только начала утверждать себя в качестве ведущего знатока японской культуры.

В числе сотрудников института было в середине 50-х годов еще несколько японоведов, занимавшихся историей и современными социальными проблемами Японии. К их числу относились Козоровицкая А. Б., Иофан Н. Д., Кирпша М. Н., Перцева К. Т., но с ними в те годы я ни по научным делам, ни в личном плане почти не соприкасался, и поэтому мне трудно сказать о них что-либо конкретное.

Что касается японоведов-экономистов, то наряду с М. И. Лукьяновой, о которой речь шла выше, к ним относились два сотрудника отдела: Николай Анастасович Ваганов и Алексей Иванович Стадниченко, получившие в 20-30-х годах японоведческое образование, но потом в силу ряда независимых от них причин переключившиеся на преподавание или же на изучение других вопросов. А это, естественно, не могло не отразиться на их вкладе в японоведение. Если измерять этот вклад числом книг и статей, то он к середине 50-х годов оказался меньшим, чем, к примеру, вклад той же М. И. Лукьяновой. К тому же у обоих из них были трудности с японским языком.

Отношение этих двух японоведов ко мне было вполне дружественным. Добрые контакты сложились у меня в те годы, в частности, с Н. А. Вагановым, человеком порывистым, слегка амбициозным и постоянно готовым к ведению споров со своими коллегами. Обычно им двигало при этом искреннее стремление к выявлению какой-либо научной истины. Ко мне симпатии Николая Анастасовича особенно возросли после того, как резко обострились его отношения с М. И. Лукьяновой, ставшей после ухода из отдела Е. М. Жукова его непосредственным начальником. Ваганова раздражало и возмущало неуемное стремление этой женщины культивировать среди японоведов дух религиозного почитания постулатов марксизма-ленинизма. В институте Ваганов казался человеком мрачноватым и воинственным, а между тем в домашней жизни он вел себя как кроткий семьянин, обожавший свою приятную, заботливую жену. Кстати сказать, с четой Вагановых, а также с П. П. Топехой мне довелось в 1954 отдыхать вместе в Крыму, в Мисхоре, где мы не раз встречались не только на пляже, но и в застольной обстановке.

Что же касается Алексея Ивановича Стадниченко, то он занимался в институте вопросами географии Японии. Он стал автором географических разделов в подготовленных институтом справочных изданиях. Но его возможности изучения Японии были ограничены слабым знанием японского языка. Алексей Иванович это хорошо понимал и старался компенсировать свою профессиональную слабость прилежным отношением к любым поручениям руководства и активной общественной деятельностью.