Однако существуют и некоторые специфические факторы, без учета которых все-таки непонятно, почему вплоть до 70-х годов японское правительство не проявляло активности в пропаганде своего языка за рубежом и вовсе не думало о его распространении в США и Европе. По словам сотрудника Японского фонда Ямада Масахару, «20 лет назад никто в Японии не мог подумать о японском языке как международном» (ГС. 1984. № 8. С. 51). Исключение, конечно, составляло навязывание японского языка в Корее и других колониях, а также в оккупированных странах во время второй мировой войны (см. [Попов, 1971]). Крах японского милитаризма положил конец продвижению японского языка в эти страны. После войны распространение японского языка за рубежом долгое время не занимало сколько-нибудь заметного места в государственной политике Японии. В начале 50-х годов здесь существовала лишь одна школа японского языка для иностранцев при университете Тиба, где обучались лишь граждане азиатских стран; вплоть до 60-х годов в Японии преподавали японский язык лишь для выходцев из стран Юго-Восточной Азии [Miller, 1982, с. 156, 266].
Одним из таких особых факторов, по всей вероятности, являются некоторые традиционные представления и привычки, обусловленные в конечном итоге многолетним изолированным положением Японии и отсутствием вырабатывавшихся в других странах веками привычек общения с иностранцами (напомним о более чем двухвековом положении Японии как «закрытой страны»).
Многие наблюдатели — как японские, так и американские и европейские — неоднократно отмечали непривычность для японского массового сознания самой идеи о том, что иностранец, особенно представитель Европы или Америки, может говорить или читать по-японски. В очень резкой форме это проявлялось в XIX веке; один из первых английских исследователей японского языка, Б. X. Чемберлен даже писал, что японцы в то время смотрели на говорящих по-японски иностранцев как на говорящих обезьян [Miller, 1982, с. 77]. Сейчас положение, конечно, изменилось, но все равно не редкость высказывания о том, что неяпонцу невозможно выучить японский язык из-за его исключительной сложности. Иностранец, владеющий японским языком, может столкнуться с достаточно стандартными ситуациями, когда японец в ответ на попытку обратиться к нему по-японски тут же переходит на английский язык или когда японский ученый после долгого разговора с иностранцем на японском языке, зная, что он — специалист по этому языку, искренне удивляется тому, что его собеседник еще и читает по-японски.
Большая коллекция таких примеров собрана в книгах [Miller, 1977; Miller, 1982]. Эти книги, особенно вторая, проникнуты резким неприятием японской культуры, и со многими выводами автора нельзя согласиться, тем не менее в них содержится немало любопытных фактов, например: один из ведущих американских специалистов по японской классической литературе жаловался, что японцы, делая ему комплименты за переводы на английский язык своей классики, тут же извинялись, если имели при себе визитные карточки с одним японским текстом, без английского [Miller, 1982, с. 80].
Аналогичные факты приводят многие авторы, особо отмечающие, что обычно, чем лучше иностранец владеет японским языком, тем больше трудностей ему приходится испытывать в контактах с японцами [Мацумото, 1980, с. НО; Mizutani, 1981, с. 16, 63–65; Miller, 1982, с. 144–164]. По мнению Дж. Сьюарда, чем лучше иностранец говорит на японском языке, тем хуже к нему будут относиться более европеизированные японцы и естественнее вести себя более традиционные [Seward, 1968, с. 206]. Несомненно однако, что поведение иностранца, говорящего на языке данной страны, расценивается как ненормальное в Японии в большей степени, чем в европейских государствах.
Под идеи о трудности японского языка, невозможности его освоения иностранцами и в конечном итоге его исключительности среди языков мира подводится и «научная база». Примером может служить нашумевшая в Японии и получившая известность (преимущественно понаслышке) в других странах книга профессора по болезням уха, горла и носа Цунода Таданобу «Мозг японцев» [Цунода, 1978]. В свое время она побила все рекорды популярности для небеллетристической литературы: в феврале 1978 г. вышло первое издание, и в июне того же года — уже девятое.