Япония. В краю маяков и храмов

Еще мы изучали разные японские музыкальные инструменты. Открытий масса! Начну с сямисэна — это мой любимец. Трехструнный безладовый инструмент, квадратненький, с длинным тонким грифом. Общая длина вроде как гитарная, но корпус раза в три короче, основную длину составляет гриф с большими, торчащими под разными углами, похожими на японские заколки колками. Играют на сямисэне плектром или пальцами: это зависит не от желания музыканта, а от типа сямисэна. Корпус деревянный, но вместо верхней деки натянута выбеленная кошачья шкурка. Наверное, поэтому по характеру сямисэн похож на большого кота. Звук бывает разный: традиционный заунывный, с переливами, иногда — в сопровождении такого же переливчатого голоса. От этого, как змея от дудочки, впадаешь в такой же точно заунывный транс. Но сямисэн может играть и похоже на гитару, и ритмично, и красиво в европейском смысле. Еще он раскладной, как духовое ружье: гриф разбирается по длине на три части. Самое удивительное — смотреть, как играют: очень, знаете ли, деликатно это выходит. Та рука, которая зажимает струны на грифе, касается его так мягко и осторожно, будто кошку гладит. Это вам не гитара, которую цапают беспардонной железной хваткой и еще нагло уверяют, что иначе нельзя! На Окинаве в ходу другой инструмент, близкий сямисэновский родственник. Называется сайсин. Корпус у него покруглее и обтянут пятнистой змеиной кожей. А звук похож. Еще есть кокю. Он от сямисэна отпочковался где-то в XVII веке. Форма такая же, только кокю маленький и играют на нем смычком. Очень забавно было смотреть на огромного дядьку с квадратной рожей и вообще всего какого-то квадратного. Он квадратно-монументально сидел на полу и пилил на малю-ю-юсеньком кокине. И вдобавок — пел. Зрелище неподражаемое: как будто тысячелетний замшелый камень ожил и стал музицировать. Ну, и кото. Кото — здоровенное бревно со струнами поверху. Подставки для струн вставляют отдельно и в зависимости от мелодии подвигают до нужного строя. А играют на нем большущими напальцевыми когтями. Звук у кото поверхностный и дребезжащий, потому что резонатора нету — кото внутри сплошной, почти без пустоты. Еще есть дудочка. Обычная такая. Но кажется, что руки играющего на ней человека держат не дерево, а звук. Осязаемый длинный звук. Еще Кадзи приносил инструмент по имени коукин. По сути это бамбук с надрезом-скобкой. Если внешнюю часть дергать, то скобка вылазит кверху и получается глухой «бздынь». Довольно тихий звук. Но коукин подносят к открытому рту и звук резонирует, получается громко. Громкость создают удалением и приближением к нему инструмента. Мы с Кадзи тут же концерт организовали: он коукином «бздынил», а я — штанами о парту в такт шуршала. Было что послушать, наверное.

В общем, увлеклась я японской музыкой. И каллиграфия мне тоже вдруг стала очень нравиться. У меня сначала на занятиях у Фукумицу хуже всех получалось, а теперь — лучше всех. Фукумицу сказала, что это с художниками бывает. Движения кисти каллиграфа кардинально отличаются от акварельных, так что всем обычным людям надо этому учиться, а художникам — переучиваться. Вот и выходит такой сбой в программе. Но это супер. Когда рисуешь (пишешь?) иероглифы, впадаешь в такое особое, очень приятное гипнотическое состояние. Кажется, будто это ты — та тушь, которая ложится на бумагу. Соприкосновение и пересечение туши и бумаги, наложение черт, закрученный хвостик росчерка. Это надо пробовать, иначе необъяснимо.

Мне прислали длинное письмо мои друзья-японцы из города Кавагое. Я когда в Японии первый раз была — у них два дня жила. В рамках программы «семейный обмен». Аюко и Канаме тогда только-только поженились. Так с тех пор и общаемся. Вот что написал в письме Канаме: «Прошлой зимой я подобрал брошенную кошку и принес ее домой. Аюко меня чуть не убила — она кошек не любит. И что ты думаешь: не прошло и недели, как они нашли общий язык, мурчали под одеялом и на меня вообще внимания не обращали! А еще через месяц выяснилось, что кошка эта вовсе не брошенная, а соседская. Пришлось отдавать».