Японская разведка против СССР

В послесталинский период и особенно после разоблачения на ХХ съезде КПСС его культа личности в СССР прекратилось повальное преследование собственного народа и главным была объявлена борьба «с происками противника», день и ночь мечтавшего изничтожить Советский Союз.

Деятельность КГБ была по своему характеру тотальной и глобальной, то есть не было практически ни одной страны или какой-то проблемы, на которую наши власти не обращали бы внимания и не суетились бы вокруг этого. Эта политика была в точности такой, какую проводили и ныне проводят ЦРУ, ФБР и другие специальные органы США. Только подавалось это под разными соусами: мы боролись против происков империализма, а они — против опасности коммунизма или против «руки Москвы». Хотя с развалом оплота мирового коммунизма страхи у американцев вроде бы и должны были пройти, однако их активность отнюдь не уменьшилась — они лезут везде и всюду. Такая всеядность довольно опасна. Как бы не приключилось с ними тоже несварение желудка, как это произошло с нами.

Перед КГБ была поставлена задача искать и разоблачать агентуру врага среди неустойчивой части советского населения. А кто же подразумевался под этими самыми неустойчивыми?

Всякое инакомыслие и критические замечания в адрес вышестоящего руководителя, который на своей должности выполнял волю правящей партии, расценивались как «гниль», а их носитель априори зачислялся в разряд неблагонадежных, которых легко может завербовать иностранный разведчик. Вот эти «агрессивные происки» противника и советские «подозрительные» лица становились объектами оперативного интереса.

Хотя в отношении советских «неблагонадежных» граждан и не применялись суровые репрессивные меры времен 30-50-х годов, однако немало их незаконно пострадало в административном порядке и тем самым пополнило число врагов советской власти.

Эта борьба с инакомыслием особенно усилилась после того, когда в 1967 году председателем КГБ был назначен Ю.В. Андропов. В том же году было создано 5-е Управление, которое и было призвано осуществлять «идеологическое обеспечение» строительства коммунизма.

В своей среде мы недоумевали по поводу этого надуманного термина — «идеологическая диверсия противника». Казалось бы, ну кого и чего бояться марксистско-ленинской передовой теории и практике? Пусть американцы трепещут перед нашей марксистско-ленинской идеологией, а не наоборот. Но вот в Кремле придумали еще одну опасность, а народу пришлось нести дополнительные расходы на создание новых подразделений КГБ. Лучше бы употребили эти средства на повышение уровня жизни народа — глядишь, и недовольных стало бы меньше.

В оперативной среде работников 5-го Управления именовали, как в археологии, — «питекантропы», подчеркивая этим всю архаичность методов и подходов, которые они использовали в отслеживании диссидентских процессов в стране, а не только в среде творческой интеллигенции, как это любят у нас подчеркивать те, кто считает себя особо одаренной личностью.

Среди «питекантропов» было немало и нормальных ребят, которые с иронией относились к содержанию своей работы. С одним из них, Михаилом В., я был дружен, и он время от времени давал мне почитать изданную на Западе литературу диссидентов. В ней я ничего особо вредного не находил, разве что неприятную для партийного руководства правду, о которой я и сам знал.

Однажды он дал мне почитать тогда запрещенное у нас произведение А.И. Солженицына «Бодался теленок с дубом», написанное писателем в эмиграции и оттого немного фанфаронистое. Но было интересно почитать о взаимоотношениях автора с КГБ накануне насильственной отправки за рубеж. Почему бы эту книгу было не издать массовым тиражом?

Впрочем, и руководители других управлений норовили доказать верхам свою идеологическую зрелость и не упускали возможности заострить внимание оперативных работников на важности изобличения и поимки «людишек с гнильцой».

Мне врезалось в память экстренное совещание руководящего состава советской контрразведки, на котором держал речь первый заместитель начальника главка генерал-лейтенант Ф.А. Щербак.

Генерал, который начинал свой трудовой путь охранником в лагере заключенных, в оценке «врагов советской власти» оставался на том же уровне вахтера: если субъект попал в лагерь — значит, враг. А если начальник сказал какую-то чушь, то все равно он прав. Такого же отношения к своим словам он требовал и от оперативного состава.

На указанном совещании генерал, грозно и многозначительно нахмурив брови, сказал, что все оперативные работники должны проинструктировать агентуру о том, чтобы она нещадно разоблачала гнусное письмо академика Сахарова, которое широко распространяется на Западе.

Помянув недобрыми словами гадов-империалистов и мимоходом высказав уверенность в их неизбежной гибели, ибо преимущества социалистической системы хозяйства так и перли изо всех прорех, генерал на всякий случай поинтересовался, есть ли вопросы.

Из-за излишней любознательности черт меня дернул спросить генерала: