Японская цивилизация

Разделение централизованной власти и властей в провинциях было характерно для японского государства с момента его возникновения. Правитель был главой федерации кланов. Каждый удзи представлял религиозную, общественную и политическую общину. Члены общины, объединенные кровным родством, имели общего предка, и глава удзи (удзи-но ками) одновременно был жрецом, судьей и военачальником. Глава всего общества осуществлял только духовную и религиозную власть; но власть над землями и людьми принадлежала старейшине каждого клана. Политически роль императора ограничивалась тем, что он использовал всю свою дипломатию для того, чтобы конфликты между главами клана не привели к гражданской войне. В случае неудачи политики императора его могли убить и заменить кемлибо из членов его семьи. Императоры принадлежали, таким образом, всегда к одной династии, которая по определению являлась августейшей. Никогда ни у одного из вельмож не возникала мысль о том, чтобы заменить царствующий род и захватить трон. Боги создали священное семейство, и, какими бы ни были конфликты и войны, божественная добродетель императорской семьи была неприкосновенна. Без сомнения, эта идея, до того еще, как была сформулирована, способствовала тому, чтобы навсегда сохранить за императорской семьей верховную власть.

Культурная сущность

Император Японии должен выражать дух или идею своей страны гораздо в большей степени, чем давать импульс в ее жизни. По этой причине в наш технологический век Япония имеет императора-ученого, биолога, получившего образование на Западе. Двор должен был оставаться замкнутым мирком, где, вдали от волнений повседневной жизни, кристаллизуется история. Эта кропотливая работа по возделыванию культуры сопровождается определенной забывчивостью, но подробности жизни в данном случае имеют меньшее значение, чем символ. Император Мэйдзи, перекинувший мостик из одного общества в другое, понимал, что ему придется в самом себе культивировать определенную двойственность. Он был абсолютно современным императором, в период царствования которого были приняты хартия и конституция, он одевался на западный манер и, хотя личность императора всегда была священна и недоступна для взора, не побоялся представить народу свой фотоснимок. Мэйдзи как мудрый властелин в своих речах всегда ссылался на нравственные ценности, освященные традицией, и проявлял постоянный интерес к вопросам образования членов своего семейства. Именно своей осознанной скромностью и подчеркнуто глубоким вниманием, с каким он прислушивался к советам, Мэйдзи сумел приобрести уважение и доверие своих советников. В соответствии с конфуцианским определением умудренного правителя он выслушивал с равной благосклонностью самые противоречивые мнения. Поскольку так сложилось издавна, все вершилось именем императора, хотя он и не воздействовал напрямую на события. Но эта бросающаяся в глаза непричастность способствовала укреплению трона больше всего: министрам и избранным лицам предоставлялась (и в этом была награда) возможность осуществлять радикальную реформу страны, — это была лестная идея значимости, прекрасно задуманная хитроумным императором. Он сумел быть зеркалом своего времени.

Во времена Токугава, несмотря на очевидную незаметность императорского дома, именно двор благодаря совершенному, сдержанному ансамблю Кацура сумел сохранить существенную часть искусства и архитектуры, которая отвергала пышность нуворишей из числа крупных феодалов и купцов. Сегодня в этом ансамбле XVII века (1620–1624), где соединяются на уровне почвы человек и природа, можно видеть поразительную первооснову открытий современной архитектуры. Это послание в будущее было отправлено японской императорской семьей три столетия тому назад.

Старинная поэзия, украшение национальной литературы, была создана под высоким покровительством императора и двора. Язык там был действительно особенным. Поэзия, которая представляет, без сомнения, до сих пор живое и наиболее оригинальное направление в японской литературе, традиционно была там предметом особого внимания. Именно императоры оказывали поэзии честь, создавая сборники стихов или отдавая приказ отобрать среди большого количества других собраний три наиболее прекрасных сборника национальной литературы: Манъёсю, Кокинсю, Син Кокинсю.

Наконец, слава императорского сияния отразилась в расцвете прекрасной японской живописи (ямато-э).

Император-ученый, император-преобразователь, исполненный мудрости, император-архитектор, император-поэт, император-художник — император был символом всего, чем могла гордиться эпоха.