Если в современной японской истории и мог задуть Симпу, то лишь когда наши старшие братья — духи поднялись на борьбу, или когда мы шли в атаку, — только дважды. Однако, не наступило такого момента, когда задул бы Симпу, что само собой подтвердило бы божественность нашей страны. В обоих случаях — в обоих! — он не поднялся.
Отчего?
Когда мы были новичками в мире духов, то не могли разгадать этой загадки. Глядя на поверхность океана, залитую лунным светом, хорошенько рассмотрев то место, на котором разорвалась в клочки наша плоть, мы никак не могли понять — отчего тогда не возник Симпу, поднятый силой чистой искренности?
Уголок затянутого облаками неба немного просветлел, и в лицо глянул кусочек небесной голубизны; действительно, всего дважды в тёмной истории человечества сострадательное лицо бога глянуло на поверхность земли. Однако, Симпу не задул. Одну группу молодых людей связали крестообразно друг с другом и расстреляли, а для другой группы молодых людей украсили мгновенно превратившимися в игрушки орденами их символические могилы. Зачем?
Хотя, оглядываясь на прошлое, можно сказать, что и наши старшие братья — духи, и мы сами, подобно посланникам, провозглашающим дурную смерть и упадок, промчались через эту страну на конях бледного цвета.
Старшие братья-духи посредством своей смерти выявили крах императорской армии и смерть воинского духа. Мы же своей смертью выявили гибель Японии и смерть японской души. И старшие братья духи, и мы представляли собой как бы большой сосуд из стекла, вдребезги разбившийся со страшной бессмысленностью. Вместо ожидаемой сияющей славы, мы остались в памяти, как один и тот же финал. А как мы стремились в рассвету, как жаждали утренней зари, как надеялись, что мы станем тем самым началом!..
Отчего?
Отчего мы, с нашей молодостью, силой, чистотой искренности, стали духами с бесславным концом? Желая дожить до утренней зари, молясь и надеясь на краю пустыни, мы стали, похоже, последним пожелтевшим лучом заходящего вечернего солнца.
…отчего?
Однако, понемногу мы стали понимать.
В дискуссиях всех стран императорская система, подобно цветку белой магнолии под ветром, раскачивалась, протягивая свой венчик к опасному голубому небу. В конце осени 1945 года премьер-министр Сидэхара во время аудиенции у императора услышал от него следующие слова.
‘В древности одного императора поразила болезнь. Сам император приказал позвать лекаря, однако придворных ужасала сама мысль, что какой-то лекарь может прикоснуться к драгоценному телу божества, поэтому они не стали его звать и не давали тому никаких лекарств. Болезнь усилилась, и он умер. Не правда ли, глупая ситуация?’
Этими словами Его Величество намекал на то, что понятие императора в демократической Японии нуждается в упорядочении.
Рядом с императором стоял его прекрасный, преданный министр, перенёсший много тягот. Это был старый лис, миротворец, покрывавшийся гусиной кожей от глубочайшего возмущения, как только слышал слово „армия“, морщинистый носитель свободы и разума великолепной английской выучки. То был один из группы джентльменов, досконально изучивших процедуру утреннего августейшего туалета, которым Его Величество более всего доверял с начала эпохи Сева. Затрепетав, он сказал так.
‘Народ поклоняется Его Величеству, придавая божественности большое значение, однако в данном случае военные использовали это во вред, развязали войну и довели дело до разгрома страны. В целях улучшения положения, позицию следует пересмотреть’.
Его Величество мягко уступил.
‘В начале весны 1946 года надо издать об этом высочайший указ’, — изрёк он.
И вот, в середине декабря из Главного управления штабов в Департамент по делам двора поступил следующий намёк.
‘Не лучше ли станет позиция императора, если появится заявление, что император — не бог?’
И вот, Сидэхара осведомился о личном мнении Его Величества и, в соответствии с высочайшим соизволением, выпустил такое заявление.
Как говорил сам Сидэхара, ’поскольку мы в особенности стремились произвести впечатление на иностранцев, а не на японцев, сперва был составлен текст на английском языке’.
И вот, в одном параграфе этого указа содержался следующий отрывок, основанный на английском черновике.
‘Таким образом, Мы живём совместно с Нашим народом, желая разделять с ним радость и горе, дабы наши с ним интересы были едиными. Связующее звено между Нами и Нашим народом образуется посредством взаимной любви, доверия и уважения, существовавших испокон веков, а вовсе не посредством мифов и легенд. То, что император является явленным божеством, сверх того — что японский народ обладает поэтому превосходством над другими народами, и в дальнейшем ему предназначено подчинить себе мир, есть совершенно беспочвенная идея’.
Здесь сильное негодование заставляет нас сказать своё слово.