Японские писатели – предтечи Новейшего времени

Стандартная человеческая рассудительность удерживает людей от того, чтобы их глупость доходила до крайностей, — такова общая теория, но я с ней не согласен. Не знаю — до какого уровня должна дойти крайность? Взглянув на историю человечества, увидим в прошлом неисчислимое количество примеров, когда людская глупость вела к таким крайностям, как самоубийства и массовые казни. Дискриминация курильщиков достигла стадии «охоты за ведьмами»; и, поскольку реализовывавшие её люди не считали это простой глупостью, сдерживание было поставлено плохо. Время, когда происходит эскалация массовых убийств, нельзя назвать периодом соблюдений моральных норм религии, справедливости и добра. Дискриминация курильщиков проходила в соответствии с понятиями «справедливости» и «добра» адептов современной религии здоровья, и вскоре дело дошло до расправ. Рассказывали, что толпа истерических домохозяек человек в 17–18 и двое полицейских средь бела дня жестоко убили одного заядлого курильщика, не соглашавшегося бросить свою привычку, сколько бы его ни предупреждали. Говорили, что этот мужчина умер, истыканный кухонными ножами и продырявленный пулями, а из отверстий в его теле наружу брызгали никотин и смола.

Когда в токийском округе произошло землетрясение силой в пять баллов и в местах кучного проживания возникли пожары, поползли слухи, что их виновниками были курильщики, желающие вызвать беспорядки. На дорогах установили контрольные пункты; всех тех бедняг, кто не мог спеть песню «До-до-ицу»,[167] без разбирательств зачисляли в курящие и убивали. Казалось, что и сами притесняемые уже на бессознательном уровне ощущают себя не виноватыми, но жертвами.

Вскоре сожгли здание компании «Японский табак»; хотя это и было неизбежно, теперь уже для курильщиков наступили действительно чёрные времена. Ночью по улицам бродили группы членов Общества за запрет курения в белых треугольных масках с факелами в руках и поджигали немногочисленные остававшиеся табачные лавки. Несмотря на подобные веяния, я всё ещё оставался модным писателем и имел некоторые привилегии, а потому приказывал редакторам собирать и привозить мне сигареты и упрямо продолжал курить в своё удовольствие.

Я поставил условие: «Вместо гонорара давайте мне сигареты; противном случае я прекращаю писать». Теперь беднягам редакторам приходилось рыскать по всей стране и доставать сигареты в отдалённых деревушках, где ещё ими потихоньку торговали, в лавках, не имевших лицензии, на чёрном рынке или у подпольных табачников.

Были и другие люди, подобные мне. Что ни говори, а журналистика — такая профессия; несколько её очень популярных представителей всё ещё писали, являясь курящими. В один прекрасный день появилась статья, в которой перечислялось около ста имён курильщиков (моё — первым) и задавался вопрос:

«Кто останется последним курильщиком из этих упорных людей?»

Теперь и дома я постоянно подвергался опасности. Снаружи швыряли камни и били стёкла, забор и живую изгородь постоянно поджигали. На заборе разноцветными спреями делали всякие надписи, и сколько бы их ни стирали, те появлялись вновь:

«Это — дом курящего».

«Подохни от никотина!»

«Жители этого дома — не японцы!»

Стали всё чаще раздаваться оскорбительные звонки и приходить письма с соответствующим содержанием, причём теперь уже в основном угрожающего характера. Жена больше не могла со мной жить и вернулась к своим родителям, забрав детей.

В каждой газете ежедневно появлялась колонка под заголовком: «Кто же станет последним курильщиком?»; появились даже специальные обозреватели по этой теме, дававшие прогнозы, а список всё уменьшался. Дискриминационное же давление увеличивалось обратно пропорционально. Однажды я попробовал позвонить в Комитет по защите прав человека. Взявший трубку мужчина не проявил ни малейшего сочувствия и был крайне холоден:

«Что это у вас за детский лепет? До сих пор мы здесь защищали права некурящих!»

«Однако теперь курящих меньше…»

«Курящих всегда было меньше! А наша организация защищает интересы большинства!»

«Ах вот как, ваша организация всегда была за тех, кого больше?»

«Естественно! Что за глупые слова!»

В сложившихся обстоятельствах мне оставалось только защищать себя самому. Тогда ещё не был принят закон о запрете курения (как можно было бы ожидать); вместо этого недовольство выражалось в форме жестокого линчевания. Я окружил свой дом колючей проволокой, по которой на ночь пускал ток; всегда имел под рукой самодельный пистолет или японский меч. Однажды мне позвонил, а затем и зашёл Кусакабэ-сан — художник, пишущий в западном стиле. Вообще-то он любил курить трубку, но, так как уже не мог доставать себе табак Half and Half, то был вынужден перейти на обычные самокрутки. Само собой разумеется, будучи одним из двадцати с небольшим остающихся курящими интеллектуалов, он продолжал заниматься журналистикой.