Японский любовник

Старики приготовили внучке в дорогу перевязанную веревкой картонную коробку с одеждой и новую икону святой Параскевы, купленную на ярмарке в ближайшем поселке. Все трое, кажется, понимали, что больше не увидятся. С этого дня у Ирины вошло в привычку — где бы она ни находилась, пусть даже на одну ночь — воздвигать маленький алтарь, на который она ставила святую Параскеву и единственную фотографию бабушки с дедушкой. Этот вручную раскрашенный снимок был сделан в день их свадьбы, оба позировали в национальных костюмах: Петрута в вышитой юбке и кружевной накидке, Костеа в штанах до колен, коротком пиджаке и с широким поясом; оба прямые как палки, неузнаваемые — потому что работа еще не поломала им спины. Ирина молилась им, не пропуская ни дня, ведь они были еще более чудесны, чем святая Параскева, — ее ангелы-хранители, как скажет она Альме много позже.

Девочка каким-то образом в одиночку добралась из Кишинева в Даллас. До этого она путешествовала всего однажды, с бабушкой на поезде навещать Костеа в больницу ближайшего города, когда деду делали операцию на глазах. Ирина никогда не видела самолет вблизи, только в воздухе, а английский знала лишь по словам популярных песен, которые запоминала на слух, не понимая смысла. Авиакомпания повесила девочке на шею пластиковый конверт с именем, паспортом и билетом. Во время одиннадцатичасового перелета Ирина ничего не ела и не пила, поскольку не знала, что это бесплатно, а стюардесса ей не объяснила; также она провела еще четыре часа в аэропорту, денег у нее не было. Воротами в американскую мечту оказалось это непонятное гигантское сооружение. Мать и отчим перепутали время прибытия с временем отправления, как они объяснили, когда наконец нашли девочку. Ирина не знала этих людей, но они увидели светленькую девочку, сидящую на скамье, с картонной коробкой в ногах и биркой на шее, а еще у них была фотография. От первой встречи Ирина запомнила, что от обоих несло алкоголем, — девочка хорошо знала этот резкий запах, потому что ее старики да и остальные жители деревни запивали потерянные мечты домашним вином.

Радмила и ее муж, Джим Робинс, отвезли пассажирку в свой дом, который показался ей роскошным, хотя это было обыкновенное деревянное строение, давно требующее ремонта, в рабочем квартале на юге города. Мать по доброте душевной украсила одну из двух комнат подушечками в форме сердца и плюшевым мишкой с привязанным к лапе розовым воздушным шариком. Она посоветовала Ирине проводить как можно больше времени перед телевизором — сколько выдержит, это лучший способ выучить английский, так научилась она сама. Через два дня Радмила записала дочку в школу, где большинство учеников составляли негры и латиноамериканцы — таких людей молдаванка раньше не видела. Прошел месяц, прежде чем Ирина выучила несколько фраз по-английски, но у нее был хороший слух, и вскоре она уже могла следить за объяснениями на уроках. Через год она будет говорить без акцента.

Джим Робинс был электрик, член профсоюза, получал максимально возможную ставку за час, был застрахован от аварий и прочих неприятностей, но работа у него была не всегда. Договоры заключались по очереди, в соответствии со списком членов профсоюза — сначала с первым в списке, потом со вторым, с третьим и так далее. По окончании договора работник перемещался в конец очереди и порой месяцами дожидался, пока его снова вызовут, если только у него не было налаженных связей с лидерами профсоюза. Радмила работала продавщицей в секции детского белья, дорога в магазин занимала час с четвертью и столько же обратно. Когда у Джима был контракт, дома его почти не видели — он предпочитал работать до изнеможения, потому что за сверхурочные часы платили в двойном или тройном размере. В такие дни он не пил и ничего не употреблял, ведь любая оплошность грозила ударом тока, однако в долгие периоды простоя он заливал в себя столько алкоголя и смешивал наркотики в таких дозах, что было удивительно, как это Джим вообще ухитряется стоять на ногах. «Мой Джим вынослив как бык, его ничем не свалишь», — с гордостью говорила Радмила. Она сопровождала супруга в загулах, насколько позволял организм, но не выдерживала темпа и отрубалась первой.

В первые же дни американской жизни отчим заставил Ирину усвоить его правила, как он это называл. Мать ничего не знала или притворялась, что не знает, пока через два года на пороге их дома не появился Рон Уилкинс и не предъявил удостоверение агента ФБР.

ТАЙНЫ