Японский парфюмер

— Только бы она была дома! Только бы дома!

Видимо, моя молитва была услышана — я услышала Галкин голос.

— Галюсь, это я! — прошептала я.

— Катюша, что случилось! — В голосе Галки был испуг. — С тобой все в порядке? Почему ты шепчешь?

— Ничего не случилось! Позвони мне через пять минут! Я не могу говорить!

— Ты где?

— Дома! Я не могу говорить! Поняла? Через пять минут!

— Катюша, что происходит? — Галка, похоже, не на шутку перепугалась. — Ты не одна?

Я слышу шаги в прихожей и поспешно сую мобильник под подушку.

— Очень чувствительное устройство, — сказал Ситников как ни в чем не бывало. — Достаточно проехать близко другому автомобилю, как оно срабатывает.

— Хотите чаю? — вдруг произнесла я. Вопрос вполне дурацкий, принимая во внимание предыдущую сцену.

— Чай — это хорошо, — не сразу ответил Ситников, рассматривая меня. У него было озадаченное лицо.

— Или кофе?

— Или кофе. Все равно.

«Да звони же ты наконец!» — мысленно обратилась я к Галке. Мобильник взорвался мощными аккордами. Я выхватила его из-под подушки, успев перехватить удивленный взгляд Ситникова.

— Да! — сказала я и, прикрыв микрофон, непринужденно обратилась к Ситникову: — Александр Павлович, будьте добры, поставьте чайник, я сейчас! — снова в трубку: — Да, я вас слушаю! Кто это? — в ответ на Галкины вопли «Что случилось?».

Привстав с дивана, я подглядела, как Ситников, помедлив, вышел в коридор и безошибочно толкнул кухонную дверь. Купер бежал за ним следом.

— Алле! Алле! — надрывалась Галка. — Катюха, что случилось?

— Все в порядке! — прошипела я, ловя звуки из кухни — звяканье чашек, звук льющейся из-под крана воды. — Я перезвоню!

Вернулся Ситников, уселся на диван. Воцарилось молчание.

— Как зовут этого доктора? — вдруг вспомнила я.

— Джек Кеворкян.

— Он считает, что у человека есть право на смерть?

— Да. — Ситников по-прежнему был озадачен. Посмотрел испытующе, тут же отвел взгляд. Его оживление испарилось, похоже, я испугала его своей непредсказуемостью.

— А право на убийство? — лезла я напролом.

— На какое убийство? — Брови его взлетели.

— На любое!

— О чем вы?

— А вы не знаете?

— Не знаю! — рявкнул Ситников. — Что вы несете?

— Давайте тогда о чем-нибудь другом. Ну, например, кто ваш любимый писатель?

— Писатель?! — Он посмотрел на меня с опаской.

— Или нет, давайте лучше о… детективах, — неслась я дальше. — Вы любите читать детективы? Какие вам больше нравятся — с кровью или без?

— Как-то не думал об этом, — процедил Ситников. Мне показалось, он отодвинулся от меня.

— А цветы? Какие цветы вам нравятся? Белые лилии, например? Как вы относитесь к белым лилиям?

— Хватит! — Ситников вскочил. — Вы совсем свихнулись из-за ваших дурацких игр! Я запрещаю вам совать нос в мои дела! Не подходите близко… ко мне! К моему дому! Обратитесь к врачу!

— К Кеворкяну?

— Идиотка!

Он выбежал из гостиной, я услышала, как хлопнула остервенело входная дверь, и увидела, как он несется вниз по ступенькам крыльца. Клетчатый шарф, как знамя побежденного, волочился по снегу.

— Право на смерть, — пробормотала я. — Удобно… все, кто умерли, тоже имели право на смерть… а на жизнь?

Из глубокой задумчивости меня вывел смеющийся голос, пропевший:

— Екатерина Васильевна, вы что, роль репетируете?

Я вскрикнула. На пороге очаровательным видением стояла Вероника Юлиановна, начальница друга сердечного Юрия Алексеевича. В легкой шубке, накинутой на плечи, белом пуховом свитере и светлых брюках, благоухающая, улыбающаяся, в ореоле платиновых волос…

Я почувствовала себя глупо.

— Просто задумалась. Заходите, Вероника.

— А почему у вас дверь не заперта? И звонок, похоже, не работает?

— Почту брала и, наверное, забыла запереть. А звонок… не знаю. Работал…

— Ну, тогда здравствуйте! — Вероника шагнула в комнату. — А у вас тут очень мило! Домик кажется совсем маленьким снаружи, а внутри очень даже… просторно. О, да тут и чай готов! Только не говорите, что вы меня ждали! — Она смеется, сыплются знакомые хрустальные бусинки…

— Он уже остыл, — говорю я, кляня себя за неумение найти легкий беззаботный тон. Мои слова прозвучали так печально, что Вероника снова расхохоталась:

— Да бог с ним, с чаем! Я пошутила.

Я тоже улыбнулась и вздохнула.

— Я была в вашем районе, навестила бывшую сотрудницу. Завезла кое-какие продукты и рассказала последние сплетни.

Я рассматривала ее оживленное лицо — до чего хороша! И если Юрий… то я его понимаю. Я смотрела на гостью и упорно молчала. Да скажи же что-нибудь, чучело, одернула я себя. Нельзя же так нахально пялиться!

— Можно присесть? — спросила Вероника, улыбаясь, и я опомнилась.

— Да, да, конечно! Можно на диван. Кофе? Чай?

— С удовольствием! — рассмеялась Вероника. — Кофе, если можно.

Мы вместе уносим в кухню чашки с остывшим чаем. Вероника двигается легкой танцующей походкой.

«А может, не сорок, — думаю я. — Не может быть, чтобы сорок! Она же совсем… девочка!»

Я была благодарна Веронике за то, что она ни о чем не спросила.