Японский парфюмер

— Смерти Елены Ситниковой?! — вскрикнул Галкин потрясенно. — Еленочка умерла? Не может быть! Она же была у меня совсем недавно… постойте, когда же это было? Недавно… вы не поверите, она одна не оставила меня! Несмотря ни на что… она любила меня! Умерла?

Он с трудом подбирал слова, издавая ртом неприятный скрипящий звук. И вдруг заплакал, тяжело и страшно всхлипывая, закрыв лицо руками.

Ругая себя за неосторожность, я с состраданием смотрела на плачущего мужчину, не зная, что сказать. Наконец Галкин перестал плакать, пробормотал:

— И она, значит, тоже… Как это случилось?

— По-видимому, самоубийство, — осторожно сказала я.

— Еленочка? Самоубийство? Нет! Только не она! Это он убил ее! — Галкин ударил кулаком по столу. — И ее тоже! Это все он, он!

Человек, сидящий напротив, говорил словно в лихорадке, громко, брызжа слюной, нечетко артикулируя отдельные слова, мгновенно переступив грань между апатией и возбуждением. Что с ним? Пьян? Болен?

— Он и Алину убил!

— Владимир Всеволодович, — мягко, как к ребенку, обратилась я к нему, — о ком вы?

— О Сашке Ситникове, о ком же еще?

— Ситников убил Алину?

— И Елену! И ее тоже! Что вы на меня уставились? Не верите? Думаете, неправда?

— Но было же следствие!

Что же делать? Я с трудом продиралась сквозь смысл речей Галкина. Он явно ненормальный!

— Откупился! Этим все можно! У них все есть! Деньги, женщины! Ненавижу! — Он с ненавистью смотрел на меня. — Им все можно! Ну, что вы так на меня смотрите? — вдруг закричал он. — Я вам не нравлюсь? Я никому не нравлюсь! Ей я тоже не нравился! Слышите, я не нравился собственной жене! А почему? — Он придвинул свой стул к моему и схватил меня за руку. — Я вам скажу почему! Ей нравился совсем другой человек! Сашка Ситников! С детсада, с колыбели… Я был до смерти рад, когда она вышла за меня… Но, боже мой, какой же это был холод! Брр! Бросила кусок, как нищему! Не любила и не скрывала… Хоть бы соврала, что любит… Так нет же, нет! Она выше притворства и лжи! Принципиальная! «Я тебя не люблю, но уважаю!» Сколько жен не любят мужей, и ничего, живут, детей рожают…

Одичав от безделья и одиночества, Галкин спешил выговориться, рассказать посланному судьбой собеседнику и еще раз напомнить самому себе, как его оскорбили и унизили, еще раз потеребить свои старые незаживающие обиды.

— А зачем тогда замуж шла? Как в омут бросилась от того и меня за собой потянула. Как страшно, Господи, как страшно! Шестнадцать лет… в вечной мерзлоте! Я знаю, что вы скажете… Почему не ушел, почему терпел… Любил, надеялся на чудо, думал, оценит преданность!

Он стал бить себя кулаком в грудь, закашлялся и, к моему ужасу, снова зарыдал — громко, утробно, с надрывом. Тело его сотрясалось, как в конвульсиях. Испытывая брезгливость и жалость одновременно, я, схватив со стола немытый стакан, метнулась в коридор, набрала воды из-под крана и бегом вернулась к Галкину.

Он пил, громко глотая, икая, сотрясаясь всем телом. Потом прислонился к столу и закрыл глаза. Подождав немного, я позвала: «Владимир Всеволодович!» — и тронула его за плечо. Галкин не подавал признаков жизни. Я пыталась нашарить в сумочке мобильный телефон, но его не было — забыла дома! В смятении я снова выскочила в коридор и забарабанила в соседнюю дверь. После непродолжительной тишины послышались шаркающие шаги. Я чуть не застонала от облегчения.

— Там вашему соседу плохо, из пятой, Володе Галкину, — заторопилась я, рассматривая странную сморщенную личность, приоткрывшую дверь, — нужен телефон!

— Не надо никакого телефона! — отрезала личность. — На него находит! Пьющий он, поняла?

— А что же делать?

— Уложить спать. Проспится — и как новенький! — Дверь с треском захлопнулась.

Я вернулась в комнату, уселась на стул рядом с Галкиным. Он даже не шевельнулся. Я смотрела на него и видела Эрика. Только Эрик был молодой и красивый, а Галкин — старый и страшный. Хотя почему старый? Ему и сорока еще нет! Я чувствовала себя обессиленной. В глазах защипало, и очертания предметов в комнате стали расплываться…

С трудом дотащив до постели и уложив так и не пришедшего в себя Галкина, я покинула его дом. Я шла по темной улице, не испытывая страха. Мне было все равно. Мысленно я все еще была с Володей Галкиным. «Что же делать? Как он мог довести себя до такого состояния?» — снова и снова повторяла я, не в силах избавиться от видения плачущего мужчины. Достаточно безрадостное зрелище — плачущая женщина, но когда плачет мужчина — это страшно!

Неужели ничего нельзя сделать и нет спасения? А Эрик? Неужели не было спасения и для него? А если бы я тогда не ушла… кто знает… Но с Эриком все было иначе, он был избалован, ни в чем не знал отказа, он был центром вселенной, а Володя из простой семьи… Лидия Антоновна, помнится, рассказывала. Что ж он такой слабый? Бедная Алина! Муж — ничтожество, любовник — слизняк! А где ж ее герой? А ее герой женат на сестричке Елене. И значит, нет надежды…