Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг.

К удивлению иностранных наблюдателей, российское общество в целом встретило известие о сдаче крепости равнодушно, а революционеры открыто ликовали. Большевистский вождь опубликовал по этому поводу специальную статью, в которой назвал падение Порт-Артура «исторической катастрофой» самодержавия, «непоправимым ударом», который «прогрессивная, передовая Азия нанесла отсталой и реакционной Европе». Ленин предрекал скорый революционный взрыв и в самой России: «Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма»⁶⁵.

Русская революция, как известно, началась «кровавым воскресеньем» — расстрелом организованного священником Г.А. Гапоном мирного шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу 9(22) января 1905 г. «То, что священник, всего лишь пользовавшийся доверием рабочих, смог возглавить десятки тысяч рабочих, которые принадлежали к разным партиям, и в итоге потрясти столицу России, — это далеко выходило за рамки моих ожиданий», — довольно самонадеянно отметил Акаси в этой связи в “Rakka Ryusui”^{56}.

В.И. Ленин

Расстрел рабочей манифестации перед Зимним дворцом 22 января 1905 г.

Вскоре беспорядки охватили всю Россию, так или иначе в них оказалось втянуто большинство населения страны.

Опасаясь преследований, Гапон из России бежал и, очутившись в Западной Европе, был встречен вождями революционной эмиграции с распростертыми объятиями — всем хотелось погреться в лучах славы этого героя «кровавого воскресенья». Сначала, по приглашению социал-демократов, он вступил в РСДРП, но уже весной 1905 г. переметнулся к эсерам. В обоих случаях партийное членство Талона не рекламировалось. Рядовые революционеры-эмигранты воспринимали его как «надпартийного», подлинно народного вождя разгоравшейся революции, как фигуру, способную своим авторитетом погасить межпартийные разногласия и сцементировать революционный лагерь; другими словами — в качестве своего рода «нового» Циллиакуса, но уже не скомпрометированного контактами с военным противником России. Еще больше этот «образ» Гапона подкрепило его февральское (1905 г.) «Открытое письмо к социалистическим партиям», в котором он призвал революционеров «немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма»^{57}.

Акаси и Акизуки атакуют свое правительство

В первые дни 1905 г. начала российской революции с нетерпением ожидали и Акаси с Акизуки. 3 января, посовещавшись с приятелем-полковником, Акизуки, еще даже не имея известий «о впечатлении, которое произвели в России последние события в Порт-Артуре», в своей очередной телеграмме в МИД зафиксировал рост общественного возбуждения в России. Дипломат сообщил о «двух или трех партиях, страстно желающих» взять в руки оружие, но «недостаточно оснащенных» для такого выступления. «Поскольку мудро ковать железо, пока горячо, наступил очень благоприятный момент сделать что-либо из предложенного мною в телеграмме № 94», — писал далее посланник. В заключение Акизуки срочно просил перевода 200 тыс. иен, предупредив, что «когда перспективы прояснятся, потребуется новая колоссальная субсидия»^{58}. Комура в ответ согласился перевести в Стокгольм лишь 10 тысяч для «изучения внутренней ситуации в России», приказав дипломату незамедлительно направить в Петербург подходящего наблюдателя (Акизуки нашел двух). По существу же предложений посланника министр указал на необходимость «перво-наперво тщательно оценить эффект, который эти меры произведут не только на российские внутренние дела, но также будут восприняты в пограничных с нею державах, таких как Германия и Австрия»^{59}. Другими словами, Комура призвал Акизуки действовать ответственно, взвешенно и осмотрительно, принимая в расчет интересы международного престижа Японии, особенно среди мировых держав. Задачу дезавуировать на мировой арене миф о «желтой угрозе» рассматривали тогда в «доме в Касумигасэки» (МИДе) как одну из первоочередных^{60}, а проектируемые Акизуки провокационные акции в случае их огласки легко могли возродить опасения западного сообщества на этот счет.

Но петербургское «кровавое воскресенье» вызвало в Стокгольме такой взрыв надежд, что Акизуки стало не до предусмотрительности и осторожности. 25 января он телеграфировал в Токио просьбу об экстренном переводе уже 400 тыс. иен немедленно, еще 250 тысяч месяц спустя, всего — порядка одного миллиона иен, а, «в случае успеха», — и больше. «Не будучи адекватно подготовлены, восставшие мало что могут противопоставить правительству, потому прошу срочно принять решение по моему настоящему запросу», — убеждал министра посланник; «наши партнеры заслуживают доверия»; «я обсуждал ситуацию с гном Акаси и размышляю о ней непрерывно с тех пор, как занял свой нынешний пост»; «принимать в расчет мнения Германии и Австрии нет необходимости»^{61}.