Японский солдат

Прежде всего они записали первое требование: отменить денщиков у офицеров и организовать самодеятельные представления. Эти безымянные листовки расклеили на стенах казарм и на стволах кокосовых пальм. Занимались этим главным образом пленные из шестой роты, и уж они-то постарались расклеить этих листовок побольше. Эффект превзошел все ожидания. В лагере только и говорили об этих листовках; оказалось, что эти требования поддерживают и многие офицеры - они сами отказались от денщиков. А командир батальона перестал выступать с «назидательными беседами» - наверно, был напуган бунтом пленных. Вместо «назидательных бесед» по воскресеньям теперь проводились соревнования по борьбе сумо, а вечерами устраивали самодеятельные представления. В дивизии оказалась труппа профессиональных актеров, и теперь они репетировали каждый вечер. Начальство вызвало актеров к себе и приказало устроить вечер отдыха, включив в него и выступления самодеятельных артистов.

Обстановка в дивизии становилась все свободнее, и Кубо собирался уже постепенно добиваться отмены молитвы в честь императорского дома и чтения на поверке «Памятки солдата», но не успел. Не прошло и месяца после бунта в лагере, как было получено радостное известие об отправке пленных на родину. Солдаты и офицеры повеселели и, наспех собравшись, выехали, так и не завершив своих замыслов.

* * *

Судно вышло из гавани.

Была уже ночь, но на палубе не смолкала песня «Прощай, Рабаул».

На судно втиснули почти три тысячи пленных, это было американское судно, предназначенное специально для репатриации пленных. В трюме из-за жары и тесноты невозможно было заснуть, и все выбрались на палубу.

Кубо, Такано, Есимура и Тадзаки захватили уголок на корме и, глядя на звездное небо, заговорили о том, что наконец-то они прощаются с Южным Крестом.

Над темным тихим морем сияли звезды. Судно шло на север, оставляя прямо позади себя созвездие Южного Креста.

- Обычно говорят: до новой встречи, но я думаю, мы больше никогда не увидим этих звезд.

- Да, пожалуй. Но частенько будем вспоминать.

Они были растроганы до слез. Сейчас они переживали скорее разлуку с этими местами, нежели радость от того, что возвращаются домой. Три с половиной года, которые провели они под этими звездами, не так-то просто забыть.

Теперь пленные были уже не в красной одежде, а в настоящей военной форме. Когда месяц назад они вышли из Лаэ, их занимала одна лишь тревожная мысль: как они вернутся домой в этой безобразной красной одежде. Все надеялись, что, когда они высадятся на родных островах, им выдадут военную форму. Если же паче чаяния в сумятице никто не позаботится об этом, придется самим добыть себе какую-нибудь одежду. Может быть, удастся выменять ее на австралийские солдатские одеяла и ботинки. Кроме того, их тревожило и другое: как вести себя с семьей и односельчанами.

И Есимура, и Такано непрерывно думали об этом. Скрыть то, что они были в плену, видимо, невозможно - наверно, об этом дома уже получили официальное извещение. Если будет уж очень невмоготу, придется бежать куда-нибудь в город, где никто их не знает.

Теперь же, хотя прошел всего месяц, и Такано, и Есимура думали совсем иначе. Они считали, что, вернувшись на родину, должны рассказать родным все без утайки, и не только своей семье, но и всем, кого встретят.

Месяц назад Кубо думал, что, приехав в Японию, он примет участие в рабочем или в каком-нибудь ином демократическом движении. Тогда он полагал, что на родине все пойдет так же гладко, как в лагере для военнопленных, теперь же он в этом сомневался. Он видел: воинская дисциплина соблюдается по-прежнему жестко, хотя армия и демобилизована. Видимо, изменить все сразу не так-то легко и просто.

О событиях, которые важно знать читателю этой книги

- … Япония забыла о своем величии! Мы негодуем, что Япония так долго спит после войны. Мы надеемся, что, когда проснутся войска самообороны, проснется и Япония. Проснитесь! Куда девался ваш самурайский дух!…

Это выкрикивал с балкона штаба Восточного военного округа войск самообороны в Токио Юкио Мисима, фашиствовавший литератор, чье кредо с предельной откровенностью было выражено в названии написанной им пьесы - «Мой друг Гитлер». Мисима обращался к сгрудившимся на плацу перед штабом солдатам, подбивая их двинуться к парламенту, чтобы под угрозой автоматов и пулеметов заставить депутатов отменить 9-ю статью конституции, запрещающую Японии иметь армию и вести войну.

На Мисиме - мундир офицера старой императорской армии, на лбу полоска белой ткани наподобие той, что повязывали, идя в бой, офицеры воинства генерала Тодзио в период второй мировой войны. На этой ленте они писали слова, в которых выражалась преданность императору и его предкам-богам, «сотворившим великую и непобедимую Японию».

- … Неужели среди вас нет настоящих мужчин, кто пошел бы на смерть, чтоб уничтожить конституцию, которая лишила Японию того, что делало ее Японией? - вопрошал Мисима. - Если есть, пусть подымут голову или умрут вместе с нами, как подлинные самураи!…