Японский солдат

На шлюпочной палубе, куда вход пассажирам был запрещен, лежа в плетеном кресле, читал журнал американец в белоснежных полотняных брюках — один из членов команды корабля. Его руки, высовывающиеся из коротких рукавов белой рубашки, были совсем белыми, почти прозрачными.

На крышке люка, метра на полтора возвышающейся над палубой, группа мужчин играла в карты, соорудив из полотна и канатов навес от солнца. К ним подошел обнаженный по пояс мужчина, голова которого была обвязана полотенцем, закрученным жгутом.

— Говорят, в Рабауле высадят корейцев и тайваньцев, — сказал он.

Все с удивлением уставились на него.

— Эти, из пятой роты, говорят. И верно, зачем им везти нас в такой тесноте…

— А из Рабаула сегодня же выйдем?

— Я думаю, часа три простоим. Шутка ли — две тысячи человек на берег высадить!

— Тогда на Тайвань можно и не заходить. Если все будет в порядке, в этом месяце мы уже до дому доберемся.

И, даже не усомнившись в достоверности сообщения, все принялись оживленно обсуждать новость.

— М-да… Если две тысячи сойдут, корабль совсем опустеет.

— Ну прямо! Если уляжемся не вповалку, а на раскладушках, как раз и займем весь корабль.

— Ты что, первым классом собираешься ехать? Мы же как-никак пленные. Думаешь, австралийская армия настолько богата, чтобы везти пятьсот пленных на корабле водоизмещением восемь тысяч тонн?

— Высадят корейцев и тайваньцев и загрузят чем-нибудь. Нам-то что! Главное, чтобы они нас доставили на родину, а на остальное плевать! И вообще лучше помалкивать.

На борту австралийского судна, которое вышло накануне из порта Лаэ в Новой Гвинее, находилось около пятисот японских солдат. Они попали в плен к австралийцам как раз перед капитуляцией Японии. Было решено в Австралию их не везти, а сосредоточить в Лаэ. В один из дней февраля сорок шестого года пришел приказ отправить их в Японию.

Кроме японцев, на судне находилось около двух тысяч военнопленных корейцев и китайцев с Тайваня — в основном солдаты аэродромных строительных частей, которые сдались в плен после капитуляции Японии. Они тоже были одеты в красное, но в Лаэ их разместили в отдельных лагерях. Таким образом, судно водоизмещением восемь тысяч тонн оказалось битком набито военнопленными.

В верхней части трюма, отданной в распоряжение японцев, было пыльно, душно и так тесно, что если бы все пятьсот человек влезли сюда, то они поместились бы на полу, застланном соломенными циновками, только сидя на корточках, колено к колену. Высокий трюм судна не был приспособлен для перевозки людей — не то что японские транспорты с их висячими койками «кайко дана».

При погрузке в Лаэ пленным приказали взять с собой раскладные кровати, одеяла и москитные сетки, предполагалось, что на корабле они будут спать на раскладушках. Поэтому накануне вечером многие недовольно ворчали, устраиваясь на ночлег прямо на палубе, окутанной влажным ночным туманом.

Днем все выползли на палубу, потому что сидеть в трюме, душном, как парная баня, было просто невыносимо, и теперь всю палубу заполнили люди; при помощи веревок они соорудили из одеял и циновок навесы от солнца и сидели под ними, соприкасаясь потными телами.

* * *

Бывший фельдфебель Такано и бывший старший унтер-офицер Ёсимура, облокотись о поручни, смотрели на Рабаул, зажатый между двумя полуостровами. Морской ветер развевал их длинные волосы.

Порт выглядел сейчас совсем иначе, чем три года назад, когда их часть вошла сюда, торжественно и чинно. Тогда в порту стояли на якоре десятки военных судов и транспортов, теперь же не было видно ни единого приличного судна. В тени острова, с которого прямо в голубое море сползали тропические леса, у скалистого мыса торчали заржавелые носы потопленных транспортов.

На улице, обращенной к морю — правда, и три года назад ее трудно было назвать улицей, — не осталось ни одного австралийского отеля с красной крышей, которые прежде виднелись на зеленом склоне невысокого холма. Местами обнажилась красноватая земля, изрытая бомбами, кокосовые пальмы на берегу моря стояли без листьев, одиноко чернея на фоне неба, словно телеграфные столбы. Все свидетельствовало об ожесточенных бомбардировках порта — опорной базы японской армии и флота в южной части Тихого океана. Теперь здесь воцарилась такая тишина, словно Рабаул был погружен в сон, во всем городе не осталось ничего сколько-нибудь похожего на человеческое жилище. Здесь особенно ясно чувствовалось, что война окончена и что Япония ее проиграла.

Однако в порту стояло на якоре какое-то грузовое судно водоизмещением четыре-пять тонн, и к этому, казалось, тихо дремлющему на волнах судну подходила какая-то лодка. Неясный след тянулся за ней по воде.

— Первая ласточка! — заметил Ёсимура. — И кажется, на носу стоят японские солдаты.

— Да, похоже, — тихо произнес Такано, в голосе его прозвучали недоумение и тревога.

— А там японские солдаты! — воскликнул вдруг кто-то из стоящих рядом с ними у борта.

— Что? Японские солдаты? Где? Где они?

Все бросились к борту и плотно облепили его.