Японский солдат

Такано холодно слушал эту болтовню. Все эти люди, желавшие скорейшей капитуляции своей страны, казались ему жалкими и ничтожными. Но гнева он не испытывал, потому что и сам был одним из них. Как все это омерзительно! Все они, включая и его самого, достойны презрения.

Однако Такано никак не ожидал, что Япония капитулирует, приняв условия Потсдамской декларации. Да и в уставе японской армии даже не было такого слова — «капитуляция». «Умри, но не сдавайся!» — таков был закон. Разве мыслимо, чтобы японская императорская армия капитулировала!

Такано невольно вспомнил речь, которую произнес командир полка перед офицерами, когда они стояли в Центральном Китае. Соединенные Штаты, говорил он, требуют, чтобы Япония вывела свои войска из Китая, тогда-де они отменят экономическую блокаду Японии. К сожалению, некоторые политики склоняются перед этим позорным требованием, идут на соглашение с Соединенными Штатами. Можем ли мы, военные, смириться с этим? Его превосходительство командующий экспедиционной армией в Китае заявляет, что это было бы постыдным актом по отношению к душам славных героев, погибших на земле Китая, к их семьям, не говоря уже о том, что будет потеряно все, что завоевано. И военный министр сказал, что он не может спать спокойно и потому направляется на моление в храм Ясукуни.

Так взывал командир полка к Такано и другим офицерам. Теперь, если Япония капитулирует, приняв условия Потсдамской декларации, думал Такано, в самом деле, как они смогут оправдать себя перед сотнями тысяч душ героев, погибших славной смертью на огромных просторах Азии и Тихого океана? Да и мыслимо ли, чтобы ставка верховного командования добровольно капитулировала? Даже если ослабнет воинский дух, расшатается дисциплина в войсках и станет невозможным контроль из центра, даже если армия и страна будут охвачены смятением, командование не сложит оружия. Даже если случится самое худшее — противник высадится на Японские острова, — и то потребуется по крайней мере несколько лет, чтобы заставить страну капитулировать. Такано было больно видеть, как шумно веселятся пленные — словно Япония уже сдалась на милость победителя.

— О чем там они говорят, в этом Обществе новой жизни? — спросил однажды Такано у Ёсимуры, когда тот вернулся с собрания. Был уже одиннадцатый час, все забрались в постели, но еще не спали. Раскладушки Такано и Ёсимуры стояли рядом.

— Я только раза два или три был на собраниях, — сказал Ёсимура. Он снял красную одежду и остался в нижнем белье. — Еще как следует не разобрался, однако разговоры они ведут интересные. Я сроду такого не слыхивал! Почему бы и вам, господин фельдфебель, не пойти к ним, хотя бы для того, чтобы время убить.

Собрания Общества новой жизни проходили в лагерной канцелярии. Приходило человек тринадцать пленных, они усаживались на деревянные лавки у длинного грубо сколоченного стола, над которым свисала лампочка без плафона, и с восьми до десяти часов вечера обсуждали свои проблемы. Ёсимура обычно молча сидел в сторонке на краешке скамьи и слушал.

— Вы, наверно, знаете поручика Татибану? Так вот, сегодня он поспорил с Кубо, — сказал Ёсимура.

— Это какой Татибана? Не тот ли робкий поручик из полевой артиллерии?

— Он самый. Татибана, видимо, тоже прочитал «Записки пленного».

И Ёсимура рассказал, как это все произошло. Еще до того, как началось собрание, Татибана сказал Кубо:

— У меня такое впечатление, что вы, Кубо-сан, оцениваете события не с позиций японской армии, а с позиций союзников. Я тоже считаю, что порядки в японской армии недемократичны, жестоки, у нас совсем не ценят человеческую жизнь, и вы приводите много тому примеров. Это действительно так. Однако вы утверждаете, что великая восточноазиатская война с самого начала была войной несправедливой и, чем скорее капитулирует Япония, тем лучше. Вот тут я не могу с вами согласиться. Мне кажется, вы следуете пословице: «Прав тот, кто победил».

Татибана посмотрел на Кубо, сидящего напротив, и взгляд его был холоден и тверд.

Поручику Татибане было всего двадцать четыре года, в армию он попал сразу же после окончания сельскохозяйственной школы, круглое лицо его было совсем еще мальчишеским. В лагере поручик уже старожил. Когда он раздевался, на правом плече, у ключицы, был заметен длинный шрам. Говорят, он был тяжело ранен осколком, потерял сознание — так его захватили в плен. На собрания Общества новой жизни Татибана стал ходить недавно.