Японское искусство войны. Постижение стратегии

Отрицательные стороны переоценки и излишнего использования «сверхинтенсивных» методов вновь проявились уже в настоящее время; они остаются в числе важнейших проблем, с которыми сталкиваются нынешние дзэнские школы и системы обучения в тех движениях, на которые они повлияли. На западе уже появились параллельные либо производные техники, распространение которых находит финансовую поддержку как у японских, так и у западных организаций и которые используются как в религиозной, так и в мирской среде. Эти остатки некогда боевых стилей дзэн-буддизма настолько тесно взаимосвязаны со стилем дзигоку («ад»), в котором некогда обучали как солдат, так и гражданских лиц, что представляется необходимым объективное рассмотрение их истоков в бусидо, если, конечно, мы хотим взвешенно и непредвзято изучить вопрос об отношениях западной и японской культур, в сфере ли религии, образования или индустрии.

Бусидо и боевые искусства

Характер профессионального воина. Коммерциализация боевых искусств. Организация тренировки воина. Дзэнская психология в практическом применении. Защита и неуязвимость. Время и успех. Вступление на Путь

В своей знаменитой «Книге пяти колец» фехтовальщик Миямото Мусаси говорит об искусстве войны как об одном из традиционных Путей японской культуры, изучать и практиковать которое надлежит как политическим лидерам, так и профессиональным воинам:

«Искусства войны – это наука самураев. Практиковать эти искусства должны в особенности великие стратеги, но и простые воины обязаны знать их. Ныне нет воинов, правильно понимающих науку боевых искусств».

Незадолго до рождения Мусаси Япония, после столетия гражданских войн, была более или менее объединена. Однако и в его время войны, как внутренние, так и внешние, оставались главной темой в жизни страны. Умер Мусаси вскоре после окончательного подавления сопротивления третьему сёгунату, свидетелем становления которого он стал. Свою книгу о стратегии Мусаси писал уже на склоне лет. Не совсем ясно: когда он говорит о том, что воины его времени не обладают подлинным пониманием боевых искусств, считает ли он причиной такого нарушения традиции время военное или время мирное.

Очевидно, тем не менее, что Мусаси воспринимал путь воина как некий особый призыв. Как и в любом другом случае, искусство мастера в огромной степени зависит от близости практикующего к Пути. Сравнивая искусство войны с другими, Мусаси убежден, что оно требует специальных качеств:

«Люди, практикующие путь, к которому они склоняются, предпочитают различное. Так, учение Будды есть путь сострадания и помощи другим. Конфуцианство есть путь культуры, врачевание есть путь избавления от болезней. Поэты учат пути поэзии, прочие отдаются пути гадания, стрельбы из лука и многим другим искусствам и ремеслам. Лишь немногие встают на путь войны».

Уверение Мусаси, что лишь немногие любят боевые искусства, ярко контрастирует с их нынешней популярностью как в Азии, так и на Западе. Однако во времена Мусаси Путь воина был не увлечением, а стилем всей жизни. Жизнь воина означала неисчислимые трудности и испытания, которым вскоре суждено было исчезнуть, даже из мира японских самураев.

Одной из черт, сближающих путь Мусаси с китайскими классическими философскими представлениями о Пути воина, является внимание к равновесию в практическом обучении как изящным, так и боевым искусствам. «Прежде всего, – говорит он, – путь воина означает овладение как боевыми, так и изящными искусствами». В Древнем Китае, еще в ту пору, когда в войнах участвовали практически только представители аристократических домов, одно и то же слово ши имело значение и «воин», и «ученый». Воспитание людей такого типа считалось одной из главнейших задач культуры как таковой.

В последующем и ученые по-прежнему занимались боевыми искусствами, и воины изучали искусства изящные. Эту практику переняли высшие круги военного сословия Японии, где гражданская и военная элита общества отождествлялись в большей степени и на протяжении более долгого времени, нежели в Китае. Однако, несмотря на то что Мусаси в целом следовал традиции высокообразованного воина, знающего «и теорию, и практику», понятно, что вследствие своего личного опыта он уделял гораздо большее внимание боевым искусствам.