Японцы в Японии

Сложность положения в значительной мере усугубляется тем, что у большинства японцев пятидесятипятилетнего возраста (то есть к моменту вынужденного ухода со службы — об этом еще пойдет речь) дети — школьники или студенты.

После второй мировой войны в структуре японской семьи произошли большие изменения. Ранее старший сын в семье считался наследником. Ему переходило все имущество, на плечи ложилась забота о престарелых родителях. Обладая решающим голосом, глава семьи подчинял своей воле всех ее членов. Гражданское законодательство послевоенной Японии рассматривает супругов как основной стержень семьи, уравнивает их права. Наряду с этим оно декларирует и обязанность взрослых детей материально обеспечивать престарелых родителей. Однако любовь и заботу декларировать невозможно, и вот на практике старики нередко становятся ненужной обузой, лишними в семье. Лишние в 55–65 лет.

Тебе под шестьдесят, как жить дальше? Большинство мечтает трудиться, иметь право считать себя полезным не только своим детям, но и обществу. Можно не удивляться тому, что, как показывают опросы, семьдесят три с лишним процента мужчин старше шестидесяти лет хотели бы работать. О пятидесятипятилетних не приходится и говорить. Но желание это трудноосуществимое. На большинстве предприятий и компаний в Японии существует возрастной ценз: предельный возраст работающих — пятьдесят пять. (Средний возраст служащих наиболее крупных японских компаний — около тридцати шести лет.) За борт выбрасывается человек еще сильный, энергичный, опора семьи, ее надежда. Японские трудящиеся ведут активную борьбу против антигуманного возрастного ценза, но эта борьба наталкивается на железные законы капиталистической экономики: ей необходимы лишь те, кто способен выдержать подчас нечеловеческую нагрузку конкурентной борьбы в условиях, когда темпы экономического роста превыше всего.

Покинутые молодостью

Многое из того, о чем я пишу, опирается на токийские впечатления. Но японцы любят повторять: "Токио — это не Япония. Хотите узнать Японию, поезжайте в деревню, в маленькие города, к рыбакам, крестьянам. Вы увидите настоящую, традиционную Японию, точнее, то, что от нее еще сохранилось". И вот я в пути. Дорога, петляя по холмистой местности, тянется к океану. Ехать как будто недалеко, какую-то сотню километров, а сидишь в стальной коробке машины долгие, томительные часы. Длинным хвостом изгибается вереница автомобилей. Постепенно пустынная полоса белого песка, с одной стороны ласкаемая океаном, с другой — отделенная от мира узким барьером хвойных насаждений, начинает казаться далеким миражем, куда невозможно, не суждено попасть. Вдоль шоссе тянутся квадраты рисовых делянок: из окна машины они представляются игрушечно-миниатюрными. Время прополки саженцев. Согнувшись, по колено в воде с утра до вечера работают люди. Изнурительно-кропотливый труд. И по большей части это уже немолодые мужчины и женщины.

Молодежь, как правило, в поисках лучшей доли уходит в город. С каждым годом поток японских юношей и девушек, бегущих в город, увеличивается. Повальному бегству молодежи из деревни способствует реклама, за которой стоят работодатели, заинтересованные в дешевой рабочей силе, и сложные процессы коренных структурных преобразований экономики, всего японского общества в целом.

В конце 1975 года министерство земледелия и лесоводства Японии опубликовало данные, согласно которым лишь один из девяноста сыновей и дочерей японских крестьян, окончив школу, остался для работы в сельском хозяйстве. Остальные подались в города. Меньшая часть переселившихся в город устроилась на производстве, где требовалась неквалифицированная рабочая сила. Абсолютное большинство осело в сфере обслуживания, прежде всего на подсобных работах.

Япония многие годы находилась в плену "высоких темпов экономического роста". В погоне за прибылью столпы делового мира делали ставку на однобокое развитие наиболее доходных отраслей. Они искусственно сужали сельскохозяйственное производство, увеличивая ввоз сельскохозяйственных продуктов из-за границы, замораживали цены на рис, а это неизбежно вело к пролетаризации или полупролетаризации крестьянства. Оставшиеся в деревне люди среднего и старшего возраста вынуждены заниматься подсобными работами. Старики же, демонстрируя парадоксы "сельскохозяйственной рационализации", стоят по колено в воде. Больше там работать некому. Да и нечем им было бы прокормиться без урожая с дедовской делянки риса.

В защиту старости